Счастливая ностальгия. Петронилла (сборник)
Шрифт:
– Для меня проблема только одна: что нам это даст, если мы перейдем на «ты»?
– Итак, вы против.
– Как правило, против, вынуждена это признать.
– Это все ваше воспитание.
– Отнюдь. В моей семье все тыкают друг другу. Все гораздо проще: мне нравится обращение на «вы».
– Ладно.
– Погодите, нас же двое.
– Голосование не состоялось: один голос за, другой против.
– Тогда почему мой голос перевесил? Это несправедливо.
– Не будем же мы бросать жребий: орел или решка?
– А
Петронилла вынула из кармана однопенсовую монетку и сказала:
– Решка – значит «ты». Орел – «вы».
Щелчком большого пальца она подбросила монетку в воздух. Никогда еще мне так не хотелось увидеть лицо королевы.
– Решка! – объявила она.
– Это будет непросто.
– Вам стоит только сказать, и мы останемся на «вы».
– Нет, нет. Я поначалу буду путаться, но потом привыкну.
После обеда мы оказались возле винтажного магазина, где продавались подержанные ботинки фирмы «Доктор Мартинс». Мне приглянулись ярко-синие, с узкими ремешками, не слишком разношенные. Петронилла заявила, что они мне «в самый раз».
– Тебе надо избавиться от твоих дебильных башмаков.
– За что это моя обувь удостоилась такого сарказма?
– Была бы ты нормальной, сама поняла бы.
– Вот видишь, переход на «ты» не обошелся без последствий. Вот как ты теперь со мной обращаешься.
– Неправда. Я еще утром назвала тебя умственно отсталой.
Почему-то это заявление меня успокоило, и я купила ботинки с узкими шнурками. Я ношу их до сих пор.
По дороге на вокзал нам встретился прохожий, который выгуливал вельш-корги. Мы обе впали в экстаз.
– Я балдею от этих собачонок! – воскликнула Петронилла.
– Я тоже. Это моя любимая порода. И кстати, королевы тоже.
– Теперь, когда ты сама это сказала, ты похожа на помесь вельш-корги и Елизаветы Второй. Пятьдесят на пятьдесят.
Сдаваться она не собиралась.
Когда мы сидели в поезде, она спросила, каков мой вердикт относительно Лондона.
– Пока ты не приехала, мне казалось, что это чистилище.
– А теперь, когда я приехала?
– Это ад.
Она расхохоталась:
– Да уж, мы здесь повеселились.
Действительно, именно благодаря ей мой стремительный визит в Лондон оставил у меня приятное впечатление. Тем не менее, выйдя из Северного вокзала и оказавшись в квартале, который никак нельзя назвать приятным, я внезапно поняла, почему говорят «веселый Париж».
– Какой радостный и легкомысленный город!
– Давайте выпьем шампанского! – предложила Петронилла.
Она была права, одно связано с другим. В первом же попавшемся бистро напротив вокзала я заказала бутылку «Татэнже». Мы распили ее, перемывая косточки англичанам: просто ради смеха. Расставаясь, мы условились: ничего из того, что мы тут наговорили, мы на самом деле не думаем.
Вернувшись к себе, я тут же села писать статью
– Вы здесь ни при чем, – сказала я. – Я только не понимаю, почему вы утверждали, будто она обрадовалась, что интервью у нее буду брать именно я.
– Так мне сказал ее агент. Ну ладно, что теперь говорить. Что я могу сделать, чтобы загладить вину? Возместить моральный ущерб…
– Ну, стоит ли говорить о моральном ущербе? Скажем, некий психологический дискомфорт.
– Нет, в самом деле. Хотя бы несколько бутылок шампанского в возмещение морального ущерба.
Эта журналистка явно меня знала.
– А, так вы об этом моральном ущербе. Ну да, пожалуй. Пару бутылок «Лоран-Перье»…
– «Гран-Сьекль»?
– Вы правы, не стоит недооценивать моральный ущерб, который был мне нанесен.
На следующий день мне были доставлены четыре бутылки «Лоран-Перье Гран-Сьекль». На таких условиях я готова интервьюировать самых жутких стерв на планете и выгуливать их собачонок где угодно.
В 2002 году в издательстве «Сток» вышел второй роман Петрониллы Фанто «Неоновый свет».
Я набросилась на книгу. В ней шла речь о современных подростках. Главный герой, Леон, эдакий пятнадцатилетний Обломов, вовлекает все свое семейство в безумие нигилизма. Эта книга восхитила меня еще больше, чем первая. Какая необычная тонкая манера говорить об отчаянии.
Я написала Петронилле. Я большой мастер на такие письма. Не так-то легко выразить свое глубокое восхищение тому, кто это восхищение вызвал. Устно я на такое не способна. А перо помогает преодолеть препятствие. На бумаге легче выплеснуть избыток эмоций. Пессоа утверждал, что процесс писания способен ослабить горячечную лихорадку чувств. Я не являюсь подтверждением этого яркого высказывания – напротив, у меня письмо лишь усиливает лихорадку чувств, но как раз благодаря всплеску температуры, и без того критической, мне из этой сумятицы ощущений, в которой я пребываю, удается извлечь точные формулировки.
Петронилла позвонила мне. Похоже, мое письмо ее обрадовало, потому что она воскликнула:
– Надо же!
– Спасибо.
– Учитывая твое мнение о моей книге, ты, должно быть, умираешь от желания пригласить меня выпить шампанского. У меня для тебя хорошая новость: я согласна.
У меня оставалась еще бутылка, полученная в качестве возмещения морального ущерба от Вивьен Вествуд. После второго бокала я сказала Петронилле, что в «Неоновом свете» она выявила одну весьма актуальную тенденцию: проникновение во взрослую среду подростковых ценностей.