Счастливая ностальгия. Петронилла (сборник)
Шрифт:
– Ты ненормальнее меня в тысячу раз, принимаешь ты свои лекарства или нет!
– Я имею в виду именно твою ненормальность, твой способ быть ненормальной. Ненормальных вокруг много. А таких, как ты, нет. Никто не может сказать, в чем именно заключается твоя ненормальность. Даже ты сама.
– Это точно.
– В этом-то и весь подвох. Можно стать писателем благодаря тебе, не понимая, что такого количества бабла, как у тебя, нет ни у кого.
– И что? Ты сожалеешь? Ты ведь написала потрясающие романы!
– Я ни о чем не жалею. Но не запрещай мне гробить свое здоровье,
– В таком случае избавь меня от этого зрелища. Не надо звонить мне ночью, чтобы сообщить, что Эйфелева башня – частная ракетная пусковая установка.
– Я что, так сказала?
– А почему, по-твоему, я здесь? У нас проблема, Петронилла. Если оставить тебя в таком состоянии, это будет называться «умышленное неоказание помощи». Будешь жить со мной.
– Жить с тобой? Ад на земле.
– Ну спасибо.
– Обещаю больше по ночам тебе не звонить. Теперь можешь ехать.
В начале января 2010-го мне позвонили из клиники Кошен:
– У нас пациентка, Петронилла Фанто, она уверяет, что вы можете разместить ее у себя на какое-то время.
– Что с ней?
– Непонятно. У нее аллергия на… практически на все. Сейчас она не может оставаться одна.
Несчастную пациентку доставили ко мне.
– Ну что, ты опять нашла способ добраться до дому на машине скорой помощи?! – сказала я.
– Не смешно.
– Согласна. Больше не будешь тестировать лекарства?
– Никогда.
Рассказывать она мне ничего не захотела. Похоже, бедствие достигло немыслимых размеров.
Наше совместное проживание длилось около трех месяцев и оказалось весьма непростым. Петронилла не переносила ни пыли, ни оранжевого цвета, ни запаха сыра, ни моих сухих цветов, ни музыки («Твои готические хоралы – это отвратительно!»), ни моего образа жизни («Ты считаешь себя бельгийкой, а на самом деле – немка!» Я так и не поняла, что она имела в виду).
Я, со своей стороны, нашла, что она очень изменилась. Непереносимость этого неизвестного лекарства стала причиной глубоких изменений в ее характере: она сделалась типичным ипохондриком, стала сверхчувствительной к шуму и некоторым очень странным вещам, например к конфетам M&Ms, моей картине: подсолнухи под снегом, подсвечнику на кухне («Это же надо додуматься – подсвечник на кухне!»). Наконец, она плохо ладила с моими кактусами. Даже пить с ней шампанское стало не так приятно, как раньше. Я чувствовала, что Петронилла постоянно напряжена, ее нервы на пределе. Мы часто спорили по совершенно непонятным поводам.
Однажды я имела неосторожность раскритиковать лекарства, которые разрушили ее здоровье. Мое замечание вызвало у нее приступ ярости – Петронилла собрала вещи и ушла. Я поняла, что эту тему затрагивать не стоит.
Нет ничего нового в этом мире: даже если ты кого-то любишь, это не значит, что ужиться с этим человеком просто. Петронилла могла молчать неделями. За время нашего совместного проживания было столько таких молчаний. Сейчас я даже гордилась ею: храбрый солдат, который не пытался отсидеться в кустах во время боя и, вернувшись израненным, но победившим,
В нашу эпоху жеманства, когда любят к месту и не к месту употреблять слово «насилие», молодая писательница рисковала собственным здоровьем, чтобы иметь возможность писать. Она явилась своеобразной иллюстрацией к тексту Лейриса «Литература как искусство боя быков», соединив писательскую деятельность с реальной опасностью, тем самым увенчав литературу неактуальным ныне лавровым венком.
Когда Петронилла ссорилась со мной, я оставляла инициативу за ней. Через несколько месяцев она связалась со мной, чтобы сообщить, что в издательстве «Фламмарион» выходит ее новый роман и что она теперь литературный критик в серьезном люксембургском еженедельнике. Последнее меня поразило.
– Какая связь: ты и Люксембург? У тебя что там, тайный счет в банке?
– Ты же знаешь, денег у меня нет.
Так оно и было. Я не знала никого, кто был бы беднее ее. Однажды, когда я увидела на ней рваные носки, я предложила ей купить новые; она ответила, что не стоит, можно ведь надеть сразу несколько пар. «Носки никогда не протираются в одном и том же месте», – философски заметила она.
– Но как тебе удалось получить такое престижное место?
– Это сложно объяснить.
Вся жизнь Петрониллы изобиловала подобными тайнами. Этой авантюристке от литературы вполне хватало житейской сметки. Довольно скоро ее литературную хронику стали читать многие французы, изумленные оригинальностью ее суждений и изяществом стиля. Она сделалась особой, с чьим мнением считались.
У этого статуса есть одна опасность: довольство собой. Сколько людей воспользовались бы этой ситуацией и принялись изображать из себя генерала от литературы? Роман «Расположение теней» принес ей престижную литературную премию, как и предыдущий роман, – любой другой писатель стал бы хвалиться этим ad nauseam. [33] Петронилла, казалось, даже не заметила премии.
Кажется, это началось в следующем году. Трудно рассказывать о явлении, о котором почти ничего не знаешь.
33
До тошноты (лат.).
Похоже, Петронилла влюбилась. Но я не уверена.
В кого? Я тем более об этом не знаю. Чем все закончилось? Неизвестно.
Поскольку она вновь стала моей компаньонкой по выпивке, я допрашивала ее с пристрастием, когда мы обе достигали определенного градуса. Безрезультатно. Выпив шампанского, она болтала о чем угодно, только не об этом.
К тому же это не мешало ей писать. Как известно, любовь вдохновению не помеха.
В 2012 году она опубликовала самый прекрасный из известных мне аллегорических романов – «Ближайшие». Затем фантастический роман о татуировке «Кровь печали». Хоть это не бросалось в глаза, каждая ее книга была в своем роде историей любви.