Счастливо оставаться! (сборник)

Булатова Татьяна

– Разве ж, мама, знаешь, когда время-то придет? Ждешь вот его, ждешь…

– Это чего ж ты ждешь, дур-ра?! – В комнату входила бабка Косых – частая гостья всех сельских жительниц. – Тип-пун тебе на язык! – кинула она Ираиде, а сама, нащупав взглядом выставленные Полиной Михайловной иконы, перекрестилась.

– Чего, Поля, гроба-то нет? Мужик на двери лежит.

– Строгают, теть Маш, – виновато проронила Полина.

– Не строгают, а сколачивают, – поправила старуха. – А свечи почему не горят? Лампадка у тебя где?

Старшая Звягина обреченно молчала.

– Не

успели еще, теть Маш, – пыталась оправдать свекровь Ираида.

– Я не тебя, девка, спрашиваю, – отмахнулась Косых. – Полина, ты слышишь меня, что ли, или нет?

Полина Михайловна сидела, уставившись в одну точку. Каменная. Безучастная.

– Ты, Полина, от меня не отворачивайся, – хрипло клекотала Косых, – не отворачивайся. Ты со своей школой-то совсем про Бога, я смотрю, забыла. Вот, – протянула она завернутые в полотняную тряпочку свечи, – возьми-ка. Поставь, как положено. В доме покойник, а ему света божьего не горит.

Подскочила Ираида, желая передать свекрови восковые свечечки, но бабка Косых ее строго осекла:

– У тебя, девка, делов, что ли, нету? Чего мечешься как угорелая? Сейчас мужики придут – гроб принесут. Чем людей встретишь?

– Это что это, теть Маш, обед, что ли, варить?

– Обед не обед, а помин в доме быть должен, – отрезала старуха.

Озадаченная Ираида подалась на кухню, а боевая Косых продолжала начатый штурм:

– Полина, свечки-то возьми. Поставь. Не сиди. Уважь мужа.

Звягина словно не слышала стрекота напористой старухи. Сидела, не поднимая головы, не отвечая на робкие вопросы пришедших.

– Полина! – чуть ли не взвизгнула бабка. – Вставай-ка. Ставь свечки.

Полина Михайловна медленно поднялась, выражение ее лица говорило только об одном – «оставьте меня в покое». Тем не менее свечи взяла, прошелестела «спасибо» и снова села на стул.

– Поля, – строго изрекла старуха, – ты зачем это, мать, опять села? Я тебе почто свечки дала? Чтоб ты с ними сидела, что ли? Давай-ка, поднимайся, ставь: к иконам, к изголовью…

Звягина недоуменно смотрела то на свечки, то на Косых. Когда взгляд ее перебегал на лицо мужа, брови складывались домиком, и на лице появлялась страдальческая гримаса. Старуха внимательно следила за взглядом Полины и, как только та намеревалась снова сесть, начинала атаковать ее вопросами:

– Во что свечки-то ставить будешь?

Звягина сокрушенно качала головой.

– Рюмки-то у тебя есть? Рюмки доставай.

Полина послушно вставала, шла к занавешенному серванту, приподнимала простыню и извлекала оттуда несколько рюмок. Ставила на указанные места – свечки в них заваливались набок.

– Не будут стоять, – подстегивала ее Косых, – пшена принеси.

– Ира, – тихо звала невестку Звягина.

– Сама принеси, – командовала старуха.

Похожая на ведьму, скорченная полиартритом, лупоглазая Косых точно знала, что надо делать. Свято верила, что вот он, Зяма, дорогу к Господу проложил, а Полька, как про себя называла она Звягину, метаться еще долго будет. А если и чего похуже-то – впадет в тоску неизбывную и сгинет вслед за мужем-то. Смерть, чудилось

ей, свой отпечаток оставила не на лице мертвого Зямы, а на Полинином почерневшем лице. Бросить смерти вызов Косых никогда не осмелилась бы – не ее это дело. Ее дело – соломку подкладывать да договариваться, если это возможно.

Полина Михайловна вернулась с рюмками, наполненными пшеном, по центру их были воткнуты свечи, по округлым восковым краям которых кое-где налипли желтые маленькие пшенные шарики. Звягина протянула рюмки старухе, та заворчала:

– Чего ты мне их суешь? Я, что ли, жена? Ставь теперь.

– Куда? – выдавила из себя Полина.

– Ты, Поля, из себя дуру-то не строй, – заклекотала Косых. – Никак забыла, что говорено? К иконам… к изголовью…

Звягина сделала круг по комнате, даже не догадываясь, что можно было переложить рюмку из одной руки в другую и легко поставить ее на нужное место. Расставив, вопросительно посмотрела на старуху.

– Чего смотришь-то? Зажигай.

И снова Полина остановилась в растерянности – спичек не было. Позвала было невестку, но снова вмешалась Косых, укоризненно выговаривая:

– Сама, Поля. Сама. Ты мужа провожаешь. Где у вас спички?

Звягина кивнула головой на кухню, где чем-то погромыхивала Ираида.

– Вот и возьми, моя хорошая, – вдруг подобрела Косых, и голос ее изменился. – Возьми и свечечки-то зажги.

Полина кругом обошла мужа, вошла в кухню и, уткнувшись в невесткину спину, попросила:

– Ира… Воды дай.

Увидев, что Звягина пьет воду жадными глотками, Косых довольно хмыкнула и громко спросила:

– А где Ольга-то ваша?

Ираида обмерла:

– Чья Ольга?

– Меченая… – не глядя на невестку Звягиных, уточнила старуха.

– Это ты зачем, теть Маш, Ольгу мою вспомнила? – У Ираиды Семеновны посинели губы и екнуло сердце.

– Да вон она, – спокойно ответила Косых и ткнула пальцем в окно. – Она и малой твой…

Ираида подскочила к кухонному окну и увидела феерическое шествие нарядных кудрявых «лилипутов». Ветер трепал подол Ольгиного платья, и оно облипало ее плотные ноги почти до щиколотки. От этого казалось, что девочка борется с назойливой тканью, иначе зачем бы она несколько раз подтягивала непослушное полотнище к толстым коленкам.

Вовка двигался за сестрой тенью, над головной частью которой светился кудрявый белый нимб, не послушный ветру. Личико мальчика было скорбно-выжидающее, он крутил головой, пытаясь разглядеть во всякой мимо проходящей женщине так не вовремя исчезнувшую маму.

Дети еще издалека увидели у бабушкиного дома столпившихся людей, часть из которых были черноплаточные женщины.

– У бабы гости? – спросил Вовка.

Оля не успела ему ответить, как из дома выбежала мать и бросилась в их сторону, отчаянно размахивая рукой. Девочка от неожиданности присела, ожидая традиционной в таком случае оплеухи. Инстинктивно она пыталась стать ниже ростом – может, не заметит. Ничего подобного, конечно же, не случилось. Ольгино счастье, что Вовка опередил мать и подбежал к ней раньше, чем та успела добраться до дочери.