Счастливое недоразумение

Маллани Дженет

– Разве вы не представите мне своих детей, сэр? – О, как мы вежливы друг с другом!

– Да, конечно. Это Джон, а это Эмилия. Сьюзен, – обращается он к няне, – можете отвести их вниз, дать пирог и... – Они коротко говорят, прежде чем няня и дети выходят из комнаты, возможно, в кухню.

Семейство Шада, кажется, не слишком расстроено появлением его внебрачных детей. Его сестра дружески им улыбается, полагаю, что у такого высокородного семейства (во главе которого граф) хватило мудрости принять незаконных отпрысков.

Тем временем

моя мать, которой мои брат и отец совали под нос уксус, пришла в себя.

– Позор, позор для моей дорогой девочки, – голосит она, что, на мой взгляд, не имеет смысла, поскольку это не я привела своих бастардов на собственную свадьбу.

– Вы бы предпочли, чтобы он позволил родным детям гнить в канаве, мэм? – говорю я раздраженным шепотом. Хотя в чем-то с ней согласна – щеголять незаконнорожденными детьми на свадьбе несколько вульгарно.

– Какая неделикатность! Дорогой, сделай хоть что-нибудь! – Эта реплика адресована моему отцу, который трет лоб носовым платком.

Мы сочувственно переглядываемся.

– Мэм, это хорошо, что он посеял дикий овес до свадьбы, а не после. Да, Шарлотта?

Мама, похоже, не одобряет мнение отца и снова падает в кресло.

Я, понимая, что Шад, несмотря на женитьбу, не намерен менять свои привычки, ухитряюсь улыбнуться. Выражение «сеять дикий овес» всегда казалось мне нелепым – зачем сеять то, что вырастет диким? Я представила себе повесу, шагающего по полю (не в сельскохозяйственном смысле) в окружении развеселых девиц в сомнительных юбчонках. Возможно, это весьма точное изображение действий Шада в провинции, и я не уверена, как жена впишется в эту очаровательную сельскую идиллию.

Сбивчивые инструкции мамы относительно свадьбы и особенно брачной ночи не содержали правил встречи с прижитыми на стороне отпрысками мужа. Интересно, где они живут и будут ли они значительной частью нашей жизни?

Церемония закончена, гости спускаются в столовую на свадебный обед. Какая мрачная комната! Портреты покойных родителей Шада – у матери подавленное выражение лица, у отца злобный взгляд – председательствуют на собрании.

– Ваша мама была очень мила, – лгу я Мэрианн, которая сидит рядом со мной.

– Спасибо, – скупо улыбается она.

Столовое серебро носит следы поспешной чистки. Я вытираю свой прибор салфеткой, родственники Шада говорят о людях, которых я не знаю, и, покатываясь от смеха, пересказывают не слишком забавные истории. Я делаю попытку завязать беседу с Карстэрсом, который поразительно застенчив.

Шад, как я замечаю, занят тем, что очаровывает родственников, я сижу рядом, натянув на лицо улыбку.

И так будет продолжаться дни, недели, месяцы? Я испугана не интимной стороной супружества, выражаясь словами моей матушки, а отсутствием внутренней близости, свойственной браку.

Как жаль, что здесь нет Энн!

После свадебного обеда я прощаюсь с родителями. При расставании даже мой брат, благодаря обильно лившемуся шампанскому,

с красными глазами трубит в носовой платок. К моему удивлению, Джордж клянется, что если Шад окажется плохим мужем, он его отходит хлыстом, а затем поворачивается к Шаду и обнимает его как брата.

– Она неплохая девочка, – говорит он. – Ее нужно держать в узде, но она преуспеет.

– Уходи, Джордж, ты пьян, – выпроваживаю я брата. Как жаль, что я трезва!

Я была не в состоянии ни есть, ни пить. Джордж обнимает меня за талию и, обдав винными парами, шепчет на ухо:

– Он ищет любовницу, Лотти. Я подумал, что ты должна знать. Вот как они поступают, аристократы. Он был вчера в театре с этим своим приятелем на деревяшке, заходил в ложи к девицам.

– Спасибо, брат. А теперь отправляйся домой. – Я задумываюсь, не приказать ли большеногому Робертсу выставить моего братца, но, к моему облегчению, мои родственники удаляются.

Облегчение мое длится недолго, потом мне становится страшно. Мне хочется броситься за ними, схватить за руки, умолять не оставлять меня наедине с этим мужчиной, который смотрит на меня с...я не могу расшифровать его выражение. Не знаю, презрение это или желание, в любом случае это меня чрезвычайно нервирует. Что, если он хочет вступить в супружеские отношения прямо здесь, на столе в столовой?

Я дико озираюсь в поисках лакея, чтобы приказать сдвинуть стол. Мои худшие опасения оправдываются, когда Шад отсылает Робертса из комнаты, и мы остаемся вдвоем, стол чист.

Я бочком двигаюсь к камину и поглядываю на кочергу. Не то чтобы я против идеи спать с Шадом, в глубине души меня это чрезвычайно интересует, начиная с того незабываемого поцелуя в саду.

Он большими шагами пересекает комнату, направляясь ко мне. Это похоже на приближение дикого зверя, и в какой-то безумный миг я решаю запрыгнуть на стол и позволить Шаду делать со мной все, что захочет.

Но в последний момент взгляд Шада смещается за меня, и он подходит к высоким часам, которые стоят у противоположной стены. Открыв корпус, Шад вставляет ключ и заводит часы.

Я же очень рада, что не растянулась раньше времени на столе, и пытаюсь держаться спокойно.

В комнату возвращается Робертс.

– Ох, сэр, – укоризненно говорит он.

– Не забывайся, – отвечает Шад. Интересно, он так же возбужден, как я?

– Вы же знаете, милорд, к этим часам нужен особый подход.

Шад закрывает шкафчик.

– Мэм, мы с сестрой взяли на себя смелость выбрать вам горничную. Это Аннабелл Уидерс.

В комнату входит элегантно одетая женщина. С надменным видом она расправляет платье и ухитряется вложить в реверанс глубочайшее презрение к нам.

– Здравствуйте, милорд, миледи. – Ее рот кривится в подобии улыбки, но это скорее насмешка.

– Вы поможете леди Шаддерли одеться для прогулки и театра, – говорит Шад. – Можете идти.

Уидерс и Робертс уходят.