Счастливое недоразумение
Шрифт:
Случившееся слишком очевидно.
Мистер Данбери кланяется и исчезает в бальном зале.
– Проклятие, – говорит Джордж. – Я руку повредил.
– Так тебе и надо, – отвечаю я.
– Приложите лед, сэр, – советует Шад, а затем кланяется: – Я заеду к вам, мисс Хейден. Мистер Хейден, к вашим услугам, сэр, – говорит Шад и исчезает в темноте.
Тем временем больше десятка человек сочли необходимым прогуляться по террасе – все больше шепота и любопытных взглядов.
– Если Шаддерли не приедет, я убью его, – самодовольно объявляет Джордж
– Придержи язык, – шиплю я. – Не устраивай спектакль. У тебя никакого стыда нет.
– Оставайся здесь. Я должен просить Тома Хейла быть моим секундантом.
– Не лучший выбор, Джордж. Том поцеловал меня накануне Нового года.
– Что?!
– Несколько раз.
– Где?! – гремит Джордж.
– За конюшнями. – Полагаю, брат имеет в виду местоположение, а не части моего тела. – Джордж, пожалуйста, прекрати орать. На нас все смотрят!
Но Джордж рычит на меня и грозит изгнать из семьи, если я хоть пальцем шевельну. Он исчезает в бальном зале, чтобы отыскать родителей и сказать им, что моя репутация погублена.
Чудовищность моего поступка начинает доходить до меня, когда я замечаю, как на меня поглядывают и демонстративно поворачиваются спиной, слышу смех и едкий шепот.
«Явно замуж не выйдет... не во вкусе Шада... поединок... опозорена... полно денег... кузина куда симпатичнее... потрясающе...»
Я желала сойти с брачного аукциона, но не так. Учитывая выбор джентльменов, я особенно не хотела покидать брачную ярмарку, выходя замуж неизвестно за кого, и, конечно, я не хочу выходить замуж из жалости. Как сказал Шад, он поступит благородно, но я не знаю, что он имел в виду. Он убьет моего брата? Или позволит Джорджу убить его? Или это касается лично меня и связано не с пистолетами и шпагами, а с браком? Он женится на мне по обязанности, из жалости или... О Господи! Да я сама его убью!
– Боже, какой скандал! – Появление матери прерывает мои нечестивые размышления. Ее модное платье в сочетании с пафосом в голосе приобретает вид костюма для трагической пьесы. Мама разражается истерическими слезами.
Кошмар. Теперь мы еще больше позабавим зрителей.
– Принеси матери бренди, – говорит Джорджу отец.
– Мне тоже принеси, пожалуйста, – прошу я.
– Хватит с меня твоей дерзости! Чтобы ноги твоей больше не было в моем доме! – кричит отец к радости аудитории.
Мама давится слезами.
– Могу я зайти домой хотя бы сменить туфли? Эти не годятся для тротуаров Стрэнда... – отвечаю я.
Отец рычит на меня, и я вижу в его глазах слезы.
– Скажи, он воспользовался тобой? – Отец разглядывает пятна от травы на моем платье.
На мой взгляд, это я использовала Шада в своих интересах, но, кажется, неблагоразумно говорить об этом.
– Я в полном порядке, папа, – говорю я, надеясь, что это его успокоит.
Джордж возвращается с горстью льда в поврежденной руке и со стаканчиком бренди в другой. Схватив кусочек льда, я бросаю его матери за шиворот. Она, задохнувшись, обрывает рыдания.
– Теперь, надеюсь,
* * *
Скажу только, что поездка домой и последовавшая за ней сцена в гостиной были не из приятных.
Зевающий слуга в парике набекрень подал чай и графин бренди. Мой брат, все еще разгневанный, послал лакея с запиской к мистеру Хейлу, чтобы мужские правила приличия были соблюдены.
Мы ждем. Мое предложение лечь спать – все равно ничего не изменишь – встречено с каменным видом. Сколько нам ждать, прежде чем мы сможем признать Шада гнусным соблазнителем, кем он, несомненно, является, и удалиться в кровать?
Раздается решительный стук дверного молотка. Мы слышим краткую беседу между нашим лакеем и каким-то джентльменом, с такого расстояния невозможно определить, Хейл это или Шад.
Это Шад. Он входит в нашу гостиную, где я развлекала его всего несколько часов назад. К моему разочарованию, он не закутан в черный плащ, как злодеи в пьесах. Он обращается к моему отцу, совершенно игнорируя меня:
– Мистер Хейден, я прибыл просить руки вашей дочери.
Конечно, меня спрашивать ни к чему. Я лишь статист в этой драме, обиженная дева, вернее, усталая и злая.
Мой реверанс настолько минимален, насколько это возможно.
Отец кивает, и они с Шадом уходят обсудить дело в тиши кабинета.
Джордж, отчаянно зевая, предлагает маме лечь спать, и она, опустив глаза и промокая их носовым платком, покидает комнату.
– А ты останешься здесь, – добавляет он.
– Зачем?
– Шаддерли захочет поговорить с тобой.
– Почему ты так думаешь?
Он едва обратил на меня внимание.
– У тебя вообще нет никаких представлений о приличиях? – рычит брат.
Я смущенно пытаюсь припомнить, как должны вести себя девицы в подобной ситуации. Похоже, все, кроме меня, знают роль, которую мне надо играть.
Вернувшиеся в гостиную отец и Шад застают меня за совсем неизящным зевком, таким, что можно проглотить невинного свидетеля. Я закрываю рот, моргаю и пытаюсь подняться, забыв, что поджала под себя ногу.
– Виконт желает поговорить с тобой, – объявляет отец.
– Прекрасно, – ворчу я.
Шад и отец раскланиваются. Я пытаюсь взглядом заставить Джорджа остаться, но это бесполезно. Меня оставили наедине с негодующим виконтом.
– Мы обручены, – говорит он.
Даже не знаю, что на это ответить, кроме слабого «О!».
– Мне нужно привести в порядок лондонский дом. Сейчас я остановился у сестры, полагаю, вы это знаете. Затем мы в течение недели поженимся по специальному разрешению.
– Но я не хочу выходить за вас, сэр. И вы не хотите жениться на мне.
– Моя честь требует этого, мэм! – восклицает виконт. В его гневе есть что-то захватывающее, и я снова не могу не пожалеть, что он не надел какой-нибудь готический костюм. Тогда это заявление прозвучало бы куда эффектнее.