Счастливый брак

Иглесиас Рафаэль

Но ему уже некогда было об этом думать: они неуклюже ощупывали и изучали друг друга, преодолевая препятствия из шерсти, хлопка и джинсовой ткани. Он уплыл куда-то далеко-далеко на волне дразнящих ощущений и завораживающих открытий — где она упругая, а где мягкая, где податливая, а где зажимается от его прикосновений. Закрыв глаза и обняв ее, он забыл, кто он и где находится, когда почувствовал, что она берет его за руку и встает.

Наверное, его глаза долго оставались закрытыми, потому что за окном непроглядная чернота Нью-Йорка успела смениться глубокой, приятной синевой, а на востоке показалось оранжевое зарево рассвета. Энрике увидел абсолютно голый квартал: улицы без машин и людей, облетевшие деревья, темные окна.

Где-то на углу по-утреннему откашлялся мусорный грузовик, как петух, возвещавший, что город вот-вот проснется. Не раздевшись, Маргарет толкнула его на кровать — они впервые лежали рядом друг с другом во весь рост, ноги Маргарет заканчивались где-то в районе его колен, а ступни Энрике свисали с кровати. Его кроссовки болтались в воздухе. Он сбросил их, когда они вновь начали целоваться.

Переход на кровать напомнил ему о том, что он собирался сделать. Ему хотелось как можно скорее оказаться голым и покончить с этим. Он запустил руку под свитер Маргарет, его пальцы скользнули по мягкому шелку ее живота. Она довольно мурлыкнула и, раздвинув обтянутые джинсами бедра, обхватила его ноги, прижавшись к твердому стержню между его тощих бедер. Она терлась о него с томлением и самодовольством кошки, изгибаясь и постанывая, используя и желая его и одновременно с этим каким-то образом в нем не нуждаясь. Когда его руки добрались до ее лифчика, легко проникли под него и ладони скользнули по твердым соскам, она вскрикнула, будто от боли. Она еще сильнее прижалась к нему губами, бедрами, животом, словно старалась прорваться внутрь сквозь его кожу, и вскоре она уже сидела, сдирая с себя свитер и расстегивая джинсы. Освободившись от них, Маргарет потянула за одеяло, сдернув его на пол, после чего Энрике ничего не оставалось, кроме как встать и раздеться до трусов. Он проделал это так торопливо, будто его ждали где-то в другом месте. На самом же деле он мечтал снизить темп.

Забравшись под покрывало в трусах и лифчике, Маргарет поежилась и, свернувшись клубком, прижалась к Энрике, а потом выгнулась, чтобы положить свои холодные ступни ему на бедра.

— Ты такой теплый, — пробормотала она, зарываясь головой ему под мышку, потом потянулась наверх, к шее, еще раз куснула, добралась до рта, одновременно оседлав его правую ногу. Сквозь тонкую ткань ее черных трусов Энрике чувствовал, какая она влажная, что полностью отражало ее желание. Сам же он ощущал себя разлученным с собственным телом, которое, к его изумлению, все еще оставалось твердым, а эрекция выглядела огромной под тонким слоем хлопка, отделявшим его от ее прохладной кожи.

Поскольку Маргарет выглядела вполне довольной, он наклонил голову и пустился в путешествие, но не успел далеко забраться. Как только он спустился к ее груди и попробовал расстегнуть лифчик, она уселась, расстегнула его сама, швырнула на паркет, затем обеими руками стянула с себя трусы и сбросила с кровати. Энрике сделал то же самое и почувствовал себя до невозможности голым. Он не помнил, чтобы когда-либо чувствовал себя настолько беззащитным. Она вновь обняла его, прижималась, скользила, терлась об него теперь уже теплой кожей, тонкие пальцы кружились вокруг напряженного до боли пениса, и Энрике чувствовал себя растерянным и уязвимым, как новорожденный младенец.

Он снова наклонился, желая доставить ей удовольствие языком, но она потянула его вверх, словно была слишком возбуждена, чтобы вынести еще большее возбуждение, и перекатилась на спину, опрокинув его на себя. Он весь по-прежнему был твердым и напряженным, так что все было в порядке. Но как только он оказался над ней, нижняя часть его тела потеряла всякую чувствительность; он не чувствовал своего члена. Он уперся в нее, потому что она этого ждала. Несколько раз ткнувшись туда, где должно было быть отверстие, он отскочил, как слабо брошенный мяч. Не смертельный рикошет, но слабый отскок.

Его захлестнуло уныние.

Он уже оплакивал все, что должен был потерять из-за этой необъяснимой неудачи. Когда казалось, что все самое трудное позади, что он нашел свою гавань — и не смог пришвартоваться; какое разочарование — быть так близко к наслаждению и вдруг в агонии понять, что ему никогда не проникнуть в эту тайну. Он предпринял вторую попытку. Но еще до того, как Энрике наткнулся на преграду ее тела, он уже знал, что терпит поражение. Маргарет в недоумении нахмурилась. Потянувшись вниз, она взяла в руку его пенис. Он становился все более мягким, несмотря на ее старания. Отвратительным на ощупь, был уверен Энрике.

— Мне очень жаль, — сказал Энрике, и это было правдой. Никогда и ни о чем он не жалел так, как об этом потерянном счастье.

Маргарет, отодвинувшись от него, легла на бок. Энрике плюхнулся навзничь, ловя ртом воздух, как рыба, вытащенная из воды. Он уже чувствовал, каким болезненным будет это отторжение — сиротство пострашнее любой из диккенсовских историй. Но Маргарет не дала ему уйти. Скользнув в его объятия, она легонько поцеловала его и прошептала:

— Давай поспим. — Она гладила его по спине медленными, успокаивающими движениями. — Давай просто полежим и поспим.

— Я… — проскулил Энрике, страдая от жгучей боли, но успел произнести только одно слово: звук, который он издал, напоминал вопль раненого животного. Маргарет быстро зажала ему рот.

— Ш-ш-ш, — прошептала она, продолжая гладить его по спине. — Закрой глаза, — сказала она, и вместо холодного ужаса им овладела теплая слабость. Его мышцы ныли, словно он пробежал марафон, глаза горели, будто были обожжены. Он закрыл их и сразу почувствовал облегчение. Его мысли тоже притихли. От пугающего пейзажа ее постели он перенесся куда-то далеко, на морской берег, где можно было зарыться в горячий песок и наблюдать, как волнистое море превращается в бесконечный синий горизонт.

Она пробормотала «Давай поспим», и он послушался. Он забылся и отбросил все свои честолюбивые мечты. Впервые за все то время, что он провел с Маргарет, а может, впервые за свою долгую (двадцать один год!) жизнь он не тревожился о будущем.

Глава 14

Материнская любовь

На следующий день после того, как родители Маргарет согласились с ее пожеланиями относительно похорон, семейство Коэнов в полном составе вновь появилось в квартире Энрике и Маргарет. Ее братья с женами смогли поговорить с Маргарет с глазу на глаз, как предполагалось, для того чтобы попрощаться. Невестки спустились раньше своих мужей, дав каждому из братьев побыть с Маргарет наедине. Дороти и Леонард тоже поднялись к дочери, но, как понял Энрике, не для последней беседы. Судя по всему, они собирались приезжать из Грейт-Нека каждый день до самого конца. Оставшись вдвоем с Маргарет, Энрике воспользовался моментом и высказал свою озабоченность их намерением. Приподняв нарисованные брови, Маргарет объявила:

— Ни в коем случае. Об этом не беспокойся.

Но он беспокоился. С каждым уходящим часом он беспокоился все сильнее: ему оставалось все меньше времени, чтобы побыть наедине с женой. Отдать второй день ее семье означало, что, за исключением нежного перешептывания перед тем, как Маргарет примет свою дозу ативана и заснет, еще один день и вечер для него потеряны. Накануне приходили проститься четверо старых друзей. Они принесли шампанского с черной икрой и засиделись допоздна. Сегодня должны были зайти Лили и Пол. Энрике знал: очередное эмоционально тяжелое прощание отнимет у Маргарет все силы, и она захочет поскорее отключиться с помощью снотворного. Фактически этот день, один из восьми оставшихся, станет еще одним, когда он будет физически рядом, но, по сути, не вместе со своей женой.