Счастливый слон
Шрифт:
Я прочла ему описание с аттрибуцией, несколько раз назвала фамилию художника, все даты, какие могла найти. Старик какое-то время раздумывал, потом спросил:
– Сами картины сейчас у вас?
– Да.
– Вы можете на них посмотреть?
– Могу, но что я должна там увидеть?
– Иногда бывает, что под одной картиной написана другая, более старая. Холсты были дороги, начинающие художники их перегрунтовывали и писали поверх...
– И как я могу это увидеть?
– Да пожалуй, что никак. Это может увидеть только реставратор или эксперт. Но,
– Смотрели. И наследники смотрели. Николай Михайлович, кто он такой-то, этот Иогансен?
– Да никто. В смысле, имя этого художника мне ни о чем не говорит. А в коллекции есть еще его работы, кроме этих двух?
Я сверилась со списком. Всего работ Иогансена было четыре.
– Да, есть еще две.
– Попробуйте предложить вашему покупателю другие работы того же художника вместо этих. Если он откажется наотрез, значит, дело в холсте. Но, честно говоря, я все же сомневаюсь.
– А чем тогда может быть вызван такой интерес?
– Ой, Лизонька, да тысячи причин. У коллекционеров столько разных причуд, тут ведь не угадаешь. Как, вы сказали, покупателя вашего зовут?
– Белоподольский. Олег Белоподольский. Такой, странноватый какой-то.
– Да, есть такой. Я о нем слышал. Сам дела с ним не имел, но слышал. Он из молодых, не так давно работает, но, говорят, неплохой мальчик, старательный.
– Да, это как раз заметно. Даже, я бы сказала, навязчивый.
– Ну так Лизонька, он же посредник, дилер, что же вы хотите? Его, как волка, ноги кормят. У него работа такая. Он ведь под заказ просит, не для себя?
– Нет, говорит – для какого-то клиента. Прямо из кожи вылезает.
– Ну вот видите. А клиенты – они же разные бывают. Коллекционеры – народ непростой. Может быть, его, этого клиента, бабушка дружила с художником лично? Да мало ли что еще. Когда вы возращаетесь в Москву?
– Уже завтра.
– Когда будет минутка, позвоните мне, расскажите, чем кончилось. Или, возможно, я сам к вам загляну, посмотрю на вашу коллекцию.
– Договорились, Николай Михайлович. Спасибо вам.
– Не за что, голубушка. Доброй ночи.
После беседы с Николаем Михайловичем я разворошила стопку картин и раскопала те, о которых шла речь. Это оказалось несложно. Гном, отдать ему должное, отлично упаковал работы, обернул картины в плотную бумагу и специальную пленку с пузырьками, проложил чем-то жестким, заклеил и надписал на каждой название, автора и порядковый номер. Вскрывать такую красоту страшно не хотелось – мне в жизни потом так не завернуть.
Поколебавшись, я все-таки вскрыла одну из работ. В конце концов, если я решу продать ее Олегу, он сам и будет возиться с упаковкой. Картина далась мне не так-то легко, я два ногтя сломала, пока вытащила ее из всех шкурок. И, главное, похоже, что напрасно.
Ну, пейзаж. Ну снег, ну березка на первом плане, вороны на ветках. Подпись художника в правом нижнем углу. Иогансен. Трещинки, краска потемнела – все как положено. Я немного
И что с этим делать? Главное – продавать или нет? Так, в галерее, я выручу за нее тысячи три. Да еще рама, которую надо сделать, да еще налог... Да еще непонятно, купит ли кто-нибудь ее вообще. У меня таких тридцать семь, не считая тех, что уже висят на продажу.
Я позвонила по номеру, который мне оставил Олег. Он схватил трубку на первом гудке.
– Олег? Добрый вечер. Вы знаете, я, пожалуй, соглашусь.
– Ангел! Ангел Елизавета Дмитриена!
– Подождите, это не все. Я соглашаюсь частично. Я не хочу продавать вам восьмую картину. Только пятую. Согласны?
Пятая была та самая, которую я распаковала.
– А восьмую никак?
– Нет. Я вспомнила, что у меня тоже есть клиент, которому нравятся именно такие пейзажи.
Это я, конечно, прямо на месте соврала, и, прямо скажем, довольно по-дурацки, но это было неважно.
– Ужасно жаль. Елизавета Дмитриевна, а не могли бы вы тогда уступить мне еще двадцать четвертую картину?
Я схватилась за описание. Двадцать четвертой была картина вообще другого художника, правда, тоже северный пейзаж. Ерунда какая.
– Возможно, Олег. Я подумаю и над этим. Но мы не обсудили вопрос цены.
– Это не вопрос. Сколько вы за них хотите?
– По пять тысяч евро за каждую, – ответила я, зажмурившись от собственной наглости.
– По три. Ну хорошо, с половиной.
– Ничего себе. Я иду вам навстречу, а вы еще со мной торгуетесь?
Сговорились на четырех. С четвертью.
В Москву мы с Олегом возвращались вместе. Поскольку все картины были оформлены на меня, мы решили, что проще будет так и вывозить. Олег не отходил ни на шаг, оказыая мне всевозможную и даже несколько утомительную помощь. Все прошло гладко, хотя я и раньше не стречалась в этом месте с какими-то сложностями.
Олега встречала машина. Я еще не успела сообразить, не опасно ли мне садиться в чужую машину на родной территории, а уже весь багаж был погружен, и Олег услужливо открывал передо мной дверцу. «Ладно, не пропаду», – решила я, садясь.
Меня довезли до галереи, помогли выгрузить все картины и отпустили в лучшем виде, очередной раз рассыпавшись в благодарностях. Деньги Олег отдал мне наличными, а от официального оформления продажи отказался, заверив меня, что клиенту это не важно. Единственное, о чем он меня попросил – отдать ему листы с описанием этих картин из коллекции. Но отдавать нумерованные листы, нарушая порядок бумаг, я решительно не захотела. Тогда он попросил сделать хотя бы ксерокс с описания этих двух картин, что я тут же и произвела. На этом наше общение с господином Белоподольским, специалистом по вопросам искусства, оказалось завершенным. Я вернулась к своей обычной суетной светско-торговой жизни и, признаться, довольно быстро забыла об этом эпизоде.