Щебечущая машина
Шрифт:
Если троллинг распространился на Щебечущую машину, то, скорее всего, это связано с избирательным средством, то есть практика согласуется с социальными паттернами, которые поддерживаются протоколами машины. Троллинг, как и любая манипулятивная коммуникация – от маркетинга до военной пропаганды – сводит язык к его следствиям. Другими словами, использует язык не для того, чтобы убедить вас в своей идее, а чтобы изменить ваше поведение. Платформы социальной индустрии изобрели такую обучающую машину, которая с помощью подкреплений заставляет пользователей правильно реагировать на маркетинговые сигналы. Таким образом, они создали механизм, в котором тролли чувствуют себя как рыба в воде – просто использует его по прямому назначению.
Это одна из причин, почему боссы социальной индустрии, несмотря торжественные заверения о благих намерениях, похоже, не в состоянии хоть как-то влиять на троллинг. Машина идеально гармонирует с тенденцией, описанной Реймондом Уильямсом, согласно которой Новое право преисполнено решимости восстановить общество, чтобы оно напоминало жесткую борьбу государств за выживание. Это нигилистические общества, говорил он, у них «намеренная
30
Thirst trap – сексуальная фотография или кокетливое сообщение, выложенное в социальных сетях с целью заставить других публично признаться в своем влечении.
В некотором смысле платформы социальной индустрии взяли игру Джона Форбса Нэша «Да пошел ты, приятель» (англ. Fuck you buddy) за принцип взаимодействия. Цель игры Нэша – выиграть все фишки. Однако, чтобы победить, игрок должен заключить временные соглашения с другими игроками, которые в конечном счете не соблюдаются. Игроки должны обманывать друг друга. Социальные сети поощряют краткосрочное сотрудничество, «усиление сигнала»; цель – собрать больше «фишек» (лайков и подписчиков). Но эта же премиальная система привела к тому, что пользователи относятся к друг другу как к средству для достижения успеха и с поразительной легкостью ополчаются друг на друга. Кроме того, ими завладевает сверхбдительность, или «параноидальное прочтение», как называет ее Ив Кософски Седжвик. Один из побочных эффектов анонимности троллей заключается в том, что порой сложно понять, троллят тебя или нет. Дружеская критика выливается в флейм [31] , – в троллинг, а безобидная шутка – в нападки. Тролли всегда получают удовольствие от того, что могут запустить цепную реакцию, и поскольку троллинг становится вирусным, то он незаметно перетекает в онлайновый самосуд, от которого зачастую неотличим. Популярность троллинга объясняется тем, что машина как раз и создана для бесцельной войны всех против всех.
31
Флейм (англ. flaming, от flame – огонь, пламя) – «спор ради спора», обмен комментариями, нередко оскорбительными, на форумах, в многопльзовательских чатах и проч.
И хотя война против уязвимости – по определению война против любого человека, не все одинаково уязвимы. Логика онлайнового социального дарвинизма отдает предпочтение доминированию тех, кто уязвим меньше других. Когда нацист иронии (англ. irony– Nazi) и знаменитый тролль Эндрю Ауэрнхаймер, известный как weev, торжественно заявил, что «троллинг – это, по сути, интернет-евгеника», способ изгнать «мразей» и «идиотов» из интернета в «печь», он давал программное выражение тенденциям, уже присутствующим в троллинге. Не существует четкой взаимосвязи между троллингом и поддержкой политики правых. Скорее наоборот, многие правые, кажется, адаптировали культурный стиль троллей под свои нужды. Но даже среди большинства троллей, которые считают себя «обидчиками всех и каждого, независимо от расы», их выбор жертвы выдает негласную мораль.
Тролли, в смысле субкультуры, в большинстве своем белые мужчины из англоговорящих и скандинавских стран, которые набрасываются на женщин, гомосексуалистов и трансгендеров, черных и бедняков. Своей хваленной отстраненностью они воплощают фантазии белых мужчин о неоспоримом превосходстве. Надев маски в стиле «“V” значит вендетта» во время кампании против сайентологов, тролли, называющие себя Anonymous, вряд ли бы смогли лучше продемонстрировать эту фантазию. На имиджбордах троллей не стоит признаваться, что вы женщина, если вы не готовы выложить свои обнаженные фотографии или раздеться перед камерой. Джейми Бартлетт рассказывает, как одна девушка согласилась-таки раздеться для участников /b/, при этом непреднамеренно предоставила достаточно данных, чтобы тролли могли ее выследить. Пока девушка беспомощно наблюдала за происходящим, те отыскали, где она живет, ее точный адрес, аккаунты в Facebook и Twitter и университет. Вся личная информация оказалась в сети, а обнаженные снимки были отправлены родственникам. Один из троллей позвонил ей, а потом доложил, что жертва разрыдалась «словно грустный-грустный кит», но участникам /b/ было плевать: она сама во всем виновата и заслуживает того, что с ней происходит.
Таким образом, троллинг ради лулзов плавно перетекает в «гендерный троллинг», цель которого – через всеобщие издевательства, угрозы изнасилованием, слова типа «дрянь» и «шлюха», а также обещания «доксить» [32] , заставить женщин молчать. Столкнувшись с истинным, преданным своей идее «гендерным троллем», большинство троллей увидят в этом возможность некоего контртроллинга. Любой, кто подходит к проблеме слишком серьезно, нарвется на неприятности. И все же спонтанная идеология троллинга строится на мускулизме, и часто невозможно отличить «настоящие» сексистские нападки от простой провокации ради лулза. По данным исследовательского центра Пью, четверть
32
Доксинг (англ. doxing) – поиск и опубликование персональной или конфиденциальной информации о человеке без его согласия.
Талмуд гласит: «прилюдно позорить других» – грех «сродни убийству». Как если бы стыд был чем-то вроде смертного приговора. Джон Ронсон приводит пугающие цифры: 91 % мужчин и 84 % женщин хотя бы раз мечтали кого-то убить. Почти все эти фантазии были вызваны пережитым унижением, как будто нет ничего хуже, чем разрушить представления человека о самом себе. Большинство находят способ преодолеть свое желание. Некоторые убивают себя.
В 2006 году в возрасте тридцати одного года повесилась Тициана Кантоне, жительница Неаполя. Причиной самоубийства, которому предшествовали еще несколько неудачных попыток, стали годы публичного унижения после утечки в сеть видео сексуального характера. Ролик стал вирусным и лег в основу глумливых мемов, которые даже печатали на футболках и чехлах для телефонов. Это была порноместь, негативная форма интернет-славы. Кантоне отправила через WhatsApp своему бывшему парню и нескольким друзьям видео, на котором занималась сексом. А ее бывший решил потроллить ее, разместив ролик в сети. Невыносимый позор, который испытала девушка, заставил ее уйти с работы, сменить имя, переехать в Тоскану и пройти не один суд в борьбе за то, чтобы видео было удалено из интернета. Ее узнавали повсюду, ее высмеивали итальянские футболисты, на всю страну шутили радиоведущие, и даже политик, представитель демократической партии, отозвался о ней нелестными словами. Кантоне делала все, чтобы стереть следы своего существования, не прибегая к самоубийству. До тех пор, пока все-таки не покончила с собой.
Неизвестно, было ли размещение видео в сети попыткой троллинга, но последствия в виде поучающей неприязни, насмешек фетишистского, отстраненного характера и мемов, моментально превращенных в товар, быстро стали напоминать троллинг. Ронсон обращает внимание на то, что такое общественное порицание с летальным исходом – едва ли заслуга платформ. Новостные СМИ и раньше стыдили и выносили скандалы на публику, доводя людей до отчаяния или смерти. Из недавних историй: СМИ оклеветали так называемого «мистификатора бедности», блогера Линду Тирадо; публичному унижению подвергся австралиец Дункан Сторрар за то, что задал неудобный вопрос правительству, а журналист Ричард Литтлджон преследовал транссексуалку Люси Медоуз до тех пор, пока та не решилась на самоубийство. Жизни многих людей были испорчены с веселой аморальностью, конечно, не с таким размахом и остроумием, на которые способные лучшие тролли. Но социальная индустрия значительно расширила потенциальные ряды ранее анонимных индивидов, склонных к такому хищному образу жизни, а также ряды потенциальных хищников. Не только это, но и то, как собираются участники социальных сетей, чтобы пристыдить человека, может обеспечить традиционные медийные корпорации уже готовой для монетизации историей.
Травля Жюстин Сакко из-за бестактной шутки – один из самых показательных случаев в исследовании Ронсона. Перед вылетом в Южную Африку девушка опубликовала твит, по ее словам, это была умышленная ирония: «Еду в Африку. Надеюсь, не подхвачу СПИД. Шутка, я ведь белая!» У нее было всего 170 подписчиков, поэтому такого всеобщего внимания она никак не могла ожидать. Но за время полета Twitter задымился от негодования: сообщение было воспринято как намеренная и буквальная расистская провокация, а не как комментарий относительно невежества белых людей. Победило параноидальное прочтение. Как только Сакко приземлилась, на нее посыпались злобные твиты и обеспокоенные сообщения от друзей. Весь этот переполох тут же подхватили газеты и телеканалы. Газета Руперта Мёрдока New York Post отправила вслед за девушкой своих журналистов. Ее старые твиты, в большинстве своем такие же бестактные, попали в BuzzFeed. Из-за одной неправильно сформулированной шутки – или, наоборот, сформулированной слишком хорошо, так, что она попала в цель – Сакко потеряла работу и несколько лет провела в муках – больше всего страданий ей, пожалуй, доставляла мысль о том, что ее провал осчастливил стольких людей вокруг.
Злорадство тех, кто предвкушал трагедию Сакко после приземления, узнаваемо. В нем Ронсон видит свою собственную примитивную радость от того, что «Ого, кто-то встрял». Но также он обращает внимание на неизбежную отстраненность этого карательного ликования: «Чем бы ни был вызван этот приятный кайф, накрывающий нас с головой – групповым безумием или чем-то еще – никто не хочет портить момент, столкнувшись с фактом, что у истории есть и обратная сторона». Что бы ни заставляло пользователей социальных сетей и журналистов игнорировать цену всех этих шумных показательных судов, отрицать контекст с некоторым намеренным ликованием и сознательным филистерством, отказываться от малейшего намека на щедрость, это такой же фетиш, как и «маска троллинга». С одной стороны, это напоминает лицемерие: человек может либо возмущаться, либо радостно злорадствовать, и то и другое вместе невозможно. С другой стороны, так же, как смех анонов обусловлен смехом коллективным, так и гнев отдельных пользователей Twitter обусловленный и опосредованный. Основная задача участников – подогревать негодование коллективного анонимуса. В таком случае главное отличие троллей от шеймеров – это расстановка акцентов. Первые ошибочно полагают, что свободны от моральных обязательств, тогда как вторые прямо противоположного мнения о себе.