Щелкни пальцем только раз
Шрифт:
— Красиво, — произнес Томми, — весьма странно для тети Ады. Наверное, как готовить пирог с бифштексом.
Томми разорвал конверт, и брови у него поползли вверх. Из конверта выпали десять аккуратно сложенных пятифунтовых банкнот.
— Тонюсенькие, — сказал он. — Это старинные. Вы знаете, такие у нас были во время войны. Качественная бумага. Вероятно, уже не являются законным платежным средством.
— Деньги! — воскликнул Альберт. — Зачем ей были все эти деньги?
— Ну это сбережения старушки на черный день, — ответил Томми. — У тети Ады всегда были сбережения на черный день. Много лет назад
— Ну деньги-то пригодятся, — сказал Альберт.
— Не думаю, что они абсолютно устарели. По-моему, их еще можно обменять в банке.
— Остался еще один конвертик, — сказал Альберт. — Тот, что из другого ящика.
Конверт оказался потолще, с тремя важными с виду печатями. На нем было написано той же корявой рукой: «В случае моей смерти этот конверт должен быть в неоткрытом виде отправлен моему стряпчему мистеру Рокбери из адвокатской конторы „Рокбери энд Томкинс“, либо же моему племяннику Томасу Бересфорду. Не имеющему на это права не вскрывать».
Внутри лежало несколько плотно исписанных страничек. Почерк был плохой, очень корявый, тут и там довольно неразборчивый. Испытывая определенные трудности, Томми прочел записку.
— «Я, Ада Мэрайа Фэншо, записываю здесь некоторые вещи, о которых мне стало известно и о которых мне рассказали люди, проживающие в нашем приюте для престарелых под названием „Солнечный кряж“.
Я не могу поручиться за то, что верна вся представленная здесь информация, но, похоже, есть основания полагать, что здесь имеют — или уже имели — место подозрительные, а то и преступные действия. Элизабет Муди, глупая, но я думаю, правдивая женщина, заявляет, будто она опознала здесь хорошо известную преступницу. Среди нас, вероятно, есть отравитель. Лично я предпочитаю сохранять беспристрастность, но я буду смотреть в оба. Я предполагаю записать здесь некоторые факты, которые стали мне известны. Возможно, все это — бред сивой кобылы. Просьба к моему стряпчему или к моему племяннику Томасу Бересфорду провести полное расследование».
— Ну вот! — с триумфом сказал Альберт. — А я вам что говорил! Это же КЛЮЧ К РАЗГАДКЕ!
Книга четвертая
«Стоит церковь с колокольней, а внутри народу полно»
14. Мыслительное упражнение
— Я полагаю, что нам надо сейчас сделать, так это как следует подумать, — сказала Таппенс.
После приятной встречи в больнице, Таппенс, наконец, с честью выписали. Верная парочка обменивалась своими наблюдениями и выводами в гостиной лучшего номера «Барашка и флага» в Маркет Бейсинге.
— О том, чтобы думать, даже думать забудь, — скаламбурил Томми. — Не забывай, что сказал доктор, прежде чем тебя выписать. Никаких волнений, никакого умственного напряжения, почти никакой физической деятельности — полный покой.
— А чем еще я сейчас занимаюсь? — спросила Таппенс. — Задрала ноги вверх, разве нет, а голова у меня лежит на двух подушках. Что же касается того, чтобы думать, так думать — это вовсе не обязательно умственно напрягаться. Математикой я не занимаюсь, экономику не изучаю, не подсчитываю домашние
— Об этом не может быть и речи. Это исключено. Ты понимаешь? Ты должна оставаться в состоянии покоя. Если только возможно, Таппенс, я глаз с тебя не спущу, потому что я тебе не доверяю.
— Ну что ж, — сказала Таппенс. — Лекция окончена. Теперь давай подумаем. Подумаем вместе. Не обращай внимания на то, что наговорили тебе доктора. Если б только ты знал столько о докторах, сколько знаю о них я…
— Доктора пусть тебя не волнуют, — ответил Томми. — Ты будешь делать так, как я тебе говорю.
— Хорошо. Уверяю тебя, в данный момент у меня нет абсолютно никакого желания двигаться. Нам надо сравнить наши впечатления и наблюдения. Накопилось очень много всякой всячины, как будто на благотворительной распродаже.
— Что ты имеешь в виду под всякой всячиной?
— Ну факты. Всевозможные факты. Их чересчур много, этих фактов. И не только факты… Слухи, предположения, легенды, сплетни. Все это дело очень напоминает бочку с опилками, в которых спрятаны всевозможные завернутые пакеты.
— Вот именно — опилки, — сказал Томми.
— Я не пойму, оскорбляешь ты меня или скромничаешь, — сказала Таппенс. — Во всяком случае, ты ведь со мной согласен, правда? У нас слишком много всего. Все перемешано в какую-то кучу, и мы не знаем, с чего начать.
— Я знаю, — возразил Томми.
— Ну что ж, — сказала Таппенс. — И с чего же ты начинаешь?
— С того, что тебя оглушили ударом по голове. Таппенс немного подумала.
— Право, не понимаю, как это может послужить отправным моментом. Я имею в виду, это ведь последнее из цепочки событий, а не первое.
— Оно первое у меня в голове, — сказал Томми. — Я не позволю, чтобы мою жену били по голове. И это реальная точка, от которой надо отталкиваться. Тут нет ничего надуманного. Это реальное событие, которое реально имело место.
— Целиком и полностью с тобой согласна. Это действительно имело место, это произошло со мной, и я об этом помню. Я все раздумывала… С тех пор, разумеется, как ко мне вернулась способность мыслить.
— Ты не догадываешься, кто это сделал?
— К сожалению, нет. Я склоняюсь над могильным камнем, и вдруг — ш-ш-ш-ш-ш!
— Кто бы это мог быть?
— Вероятно, кто-то из Саттон Чанселлора, как это ни кажется невероятным, ведь я почти ни с кем не разговаривала.
— Викарий?
— Это не мог быть викарий, — возразила Таппенс. — Во-первых, он славный старичок. Во-вторых, вряд ли бы у него набралось столько сил. И, в-третьих, у него астматическое дыхание. Он не мог подкрасться ко мне, без того, чтобы я его не услышала.
— В таком случае, если ты исключаешь викария…
— А ты разве нет?
— Ну да, в принципе исключаю. Как ты знаешь, я повидал его и потолковал с ним. Он здесь уже много лет, его все знают. Я полагаю, сущий дьявол мог бы напустить на себя вид доброго викария, но, самое большее, на неделю. Но только не на десять или двенадцать лет.