Считайте это капризом…
Шрифт:
Поначалу Марина старалась не обращать внимания на мучения своей бестолковой соседки и накрывала голову подушкой в надежде, что когда-нибудь эта пытка кончится. Но когда Гала издала особенно жалостное стенание, отзывчивое Маринино сердце не выдержало, она спустила ноги с кровати и участливо поинтересовалась:
— Что, больно?
— Еще как! — прохныкала Гала, перевернулась на другой бок и заойкала:
— Ой, печет-то как, печет… Ой, не могу!
— Я же предупреждала! — заметила Марина безо всякого злорадства, тем более что эти ее. — напоминания уже ничего
А Гала все охала да ахала:
— Господи, как больно! Теперь я понимаю, каково быть котлетой на сковородке! Ой, мамочка-а-а!
Марина стала серьезно опасаться за Галу: мало ли, вдруг у нее сердце слабое или еще что-нибудь! До чего же ей все-таки не везло с соседками: одна утонула, другая того и гляди отдаст концы от болевого шока. А потому она встала с кровати, решив посоветоваться с дежурной по этажу, что делать с обгоревшей Галой.
Но она еще и до двери дойти не успела, как болезная соседка перестала стонать и зычно ее окликнула:
— Эй, ты куда?
— Куда-куда! — огрызнулась Марина. — «Неотложку» тебе вызывать! Эта идея Гале не понравилась:
— Еще чего! Какая «неотложка»?! Намочи-ка мне лучше простыню в холодной воде!
И на пол полетела скомканная простыня.
Марина со вздохом подняла ее и двинулась в ванную, чтобы выполнить последнюю волю «умирающей».
Марине показалось, что в момент соприкосновения мокрой простыни с пылающим Галиным телом она услышала явственное шипение, какое бывает, когда на раскаленную сковороду плеснешь холодной водой. Зато на Галином лице мгновенно отразилось почти неземное блаженство.
— Ой, божечки, как хорошо! — прошептала она жаркими потрескавшимися губами. — Сразу легче стало!
Естественно, Марина порадовалась за нее, однако радость эта продолжалась недолго, поскольку простыня высохла на Гале буквально в считанные минуты, после чего Марине пришлось снова сломя голову нестись в ванную. А потом еще и еще… В общем, к тому моменту, как глянцевые, точно суперобложки, листы магнолий, растущие под окнами пансионата, порозовели от первых солнечных прикосновений, Марина успела сделать по крайней мере полтора десятка «ходок» с мокрой простыней наперевес.
Впрочем, Маринина самоотверженность не пропала даром: благодаря ее усилиям Гала почувствовала себя достаточно сносно для того, чтобы наконец выбрать себе приемлемое положение в постели и умиротворенно затихнуть. Сама Марина сидела на кровати и громко зевала, думая, стоит ли ей ложиться или дожидаться завтрака, до которого осталось не так уж много времени. И именно в этот момент в дверь постучали и громкий шепот требовательно возвестил:
— Виноградова!
Гала сразу встрепенулась, а Марина рысью полетела к двери, повернула ключ в замочной скважине и увидела уже знакомую ей дежурную по этажу Ксению Никифоровну. У той было сердитое выражение лица.
— Что тут у вас происходит? — спросила она строгим голосом, почему-то вызвавшим у Марины воспоминания о пионерском лагере, в котором, как уже упоминалось выше, она весело проводила каникулы
— А что? — Марина невольно отступила назад.
— А то, что вы нарушаете режим! Всю ночь стук-грюк, вода течет… Ведь люди кругом отдыхают! — Дежурная повела гневными очами. — Что тут у вас происходит?
Марина открыла рот, чтобы объясниться, но ответила за нее Гала, которая, не поднимаясь с кровати, объявила глухим, замогильным голосом:
— У нас тут происходит то, что человек помирает!
С бедной дежурной чуть нервный припадок не случился, и Марине пришлось долго и подробно растолковывать ей, от чего именно «помирала» ее соседка. Тем не менее Ксения Никифоровна пожелала увидеть собственными глазами, что ничего страшного в номере, вверенном ее заботам, не происходит. Неодобрительно покосившись на мокрую казенную простыню, покрывающую обугленные плечи опрометчивой северянки, Ксения Никифоровна с достоинством удалилась. Но уже через пару минут вернулась с пол-литровой банкой простокваши, которую, как оказалось, она всегда держала в холодильнике специально для таких случаев. Еще она сунула Гале таблетку обезболивающего и укоризненно покачала головой:
— Это ж надо было так поджариться! Думают, на них солнца не хватит…
Пока Марина осторожно смазывала простоквашей пышущее жаром Галино тело, Ксения Никифоровна сидела на стуле возле кровати и со знанием дела руководила Мариниными манипуляциями:
— Так… Так… Плечи обильней… А теперь полотенцем накрой… Ничего, в другой раз наука будет.
Посрамленная Гала лежала, уткнувшись красным лицом в подушку, и не пререкалась.
Покончив со своей благотворительной миссией, Марина устало утерла лоб тыльной стороной ладони и перебазировалась на собственную кровать.
— Теперь она заснет, — авторитетно заявила Ксения Никифоровна. — А то — помираю, помираю… — передразнила она. — Много у нас тут таких умиральщиков. — Помолчала и добавила:
— Хватит уже, что одна утонула. Как будто это приятно — по моргам бегать… Вон директор наш слег, на больничном со вчерашнего дня!
Марина намотала на ус информацию о внезапно слегшем директоре. Похоже, Машка, сама того не подозревая, стала последним, так сказать, юбилейным походом налево для стареющего начальника «Лазурной дали». В другой раз ему уже, поди, не захочется, а там кто знает. Глядишь, оклемается и снова примется подыскивать коленки подходящей округлости, дабы возложить на них свой лысый череп.
Гала затихла и очень скоро заснула, тихая, как мышка, а Ксения Никифоровна все не уходила. Тоже, видно, не сахар — торчать всю ночь в холле на пару с настольной лампой. Общения-то хочется!
Теперь она ударилась в воспоминания:
— Я все после морга в себя прийти не могу. Уже двадцать лет в пансионате работаю, с горничной начинала, а такого на моем веку не было. Конечно, и раньше тонули — у нас тут часто тонут, море как-никак, тони — не хочу. Но чтобы опознавать, такого мне еще не приходилось… Главное, она, эта Коромыслова, бабенка была жох, с такими никогда ничего не случается, и на тебе!