Считайте это капризом…
Шрифт:
Итак, Марина потянула на себя тяжелую обшарпанную дверь, сбоку от которой болталась вывеска на двух ржавых гвоздях: «Травматологический корпус. Приемное отделение». За этой дверью оказался пустой коридор, похожий на ангар, а в нем ни одной живой души, хоть «ау!» кричи. Аукать Марина не стала, только откашлялась, отчего по коридору пошло эхо, как в горах, а следом за этим из какой-то двери высунулась женская голова в белом колпаке и недоуменно уставилась на Марину, мол, чего тебе?
— Скажите, — Марина старалась говорить потише, — мне… мне нужно одного человека
На что голова в белом колпаке равнодушно бросила непонятное: «С торца…» — и скрылась за дверью.
Марина немного потопталась и вышла наружу, осторожно прикрыв за собой тяжеленную дверь, потратила несколько драгоценных минут своего «отдыха» на обдумывание того, что ей сказала голова в белом колпаке, а потом предприняла небольшое путешествие вокруг кирпичного корпуса. И только после этого поняла наконец смысл загадочных, брошенных вскользь слов: вход в травматологию находился именно с торца здания. Там было заветное окошечко для передач, пара старых кресел, журнальный столик с потрескавшейся полировкой, а также объявление с точным указанием времени посещения больных. Причем, если верить этому расписанию, Марина явилась точно в неурочный час.
Наверное, именно поэтому в маленьком холле никого не было, только где-то в глубине корпуса раздавались громкие перекликающиеся голоса, но идти туда не разрешала сердитая надпись: «Посторонним вход воспрещен». И Марина, как человек законопослушный, безропотно замерла в предбаннике, но тут — о чудо! — входная дверь за Марининой спиной распахнулась, и в холл вошла полная женщина в белом халате, крепко прижимающая к своей груди деревянную коробку, полную стеклянных пробирок. Видимо, медсестра.
Марина немедленно завела свою лебединую песню просительницы, начинавшуюся со слов «скажите, пожалуйста…».
— Что? — на ходу спросила медсестра.
— У вас тут фотограф случайно не лежит? — выпалила Марина, опасавшаяся, что женщина с пробирками не станет долго выслушивать ее путаные объяснения.
— Какой еще фотограф? — Та несколько замедлила темп.
— Ну… фотограф, он ходил по пляжу с попугаем и снимал отдыхающих, а потом его избили… — бормотала Марина, а сама думала: «Какую чушь я несу, разве кто-нибудь отнесется всерьез к подобному вопросу?»
Однако женщина с пробирками ей ответила, скрываясь в коридоре:
— Это тот, что из реанимации? Как его фамилия, Шаповалов?
Марина пренебрегла сердитым предупреждением, запрещающим движение в интересующем ее направлении, и засеменила по коридору вслед за медсестрой:
— Дело в том… Я не знаю его фамилии, но… Он такой высокий, загорелый…
— Высокий, загорелый, прямо Аполлон, — передразнила та, — у нас они все в бинтах и зеленке. Вроде бы какой-то фотограф лежит в реанимации… Вон, кстати, его жена идет… — Последние слова сопровождались пренебрежительным смешком, смысл которого Марина поняла несколько позже.
Глава 20
НА КОГО ПОХОЖ НЕВИДИМКА
По коридору, ссутулясь, плыла какая-то бестелесная тень в человеческом обличье и с сумкой на локте. Она проплыла чуть ли не сквозь Марину,
Марина нагнала ее уже в больничном дворе и окликнула:
— Постойте, постойте, пожалуйста! Тень обернулась, и Марина увидела худое, морщинистое лицо нездорового синюшного оттенка, какой обычно принимает кожа давно и увлеченно пьющего человека.
— Чего надо? — не очень вежливо осведомилась тень хриплым голосом.
— Скажите, ваш муж — фотограф? — спросила Марина.
— Ну фотограф, а что? — с вызовом ответила тень.
— Он… это он ходил по пляжу с попугаем, с желтым попугаем?
— Ходил, пока не отходился, — пробормотала тень.
— А что с ним случилось?
— Что-что. — Жена фотографа зачем-то заглянула в свою сумку, и Марина успела разглядеть в ней пустые бутылки. — Отметелили его, вот что. Теперь то ли будет живой, то ли нет, уже неделю в реанимации, с трубками, капельницами…
— А врачи что говорят? — выразила сочувствие Марина.
— А что врачи? — фыркнула женщина. — Этим не подмажешь — не поедешь. У них один ответ: делаем все, что в наших силах… Знаю, что они делают, лекарство им какое-то нужно, а у меня денег нет. Ну нет у меня денег, где я им возьму! — Она наставила на Марину свои водянистые глаза, словно это она, Марина, требовала денег на дорогое лекарство. — Все, отбегался Ленчик, отбегался… — Неожиданно взгляд ее стал более осмысленным. — А тебе-то что до Ленчика, а? Если он чего должен, то я ни при чем! И вообще я ему не жена по паспорту, живем вместе просто, и все. Мне вон его, может, хоронить придется, — а на какие шиши?!
Марина догадалась, что у избитого фотографа было много кредиторов, и поспешила успокоить потенциальную вдову:
— Нет-нет, он мне ничего не должен.
— Тогда чего вам? — Поуспокоившись, жена фотографа стала менее фамильярной и перешла на «вы».
— Видите ли, — начала пространные объяснения Марина, — он меня фотографировал, то есть мою подругу, и я бы хотела…
Сожительница фотографа даже не дослушала ее до конца:
— А, это… Фотографии… Это дохлый номер. Сарай спалили…
— Какой сарай? — не поняла Марина.
— Простой сарай, в каком он пленки свои проявлял. Короче, все там погорело.
— Все-все? — переспросила Марина, которой не хотелось верить, что пленки, от которых так много зависело, безнадежно утеряны.
— Конечно, все, — невозмутимо отозвалась невенчанная жена фотографа и снова заглянула в свою сумку, словно желая удостовериться, что пустые бутылки никуда не делись. — Одни головешки остались.
— Вы знаете, кто это сделал?
— Откуда? — Женщина сразу подобралась, облизала синюшные губы и смерила Марину недоверчивым взглядом. — Я ничего не знаю, ясно? Я так и участковому сказала: не знаю, и все тут. Они ведь искать все равно не станут, а мне еще хату спалят, мало что сарай спалили… — Похоже, она сочла разговор законченным, потому что предприняла попытку отделаться от Марины, буркнув: