Щуки в море
Шрифт:
Конечно, для одноклассников Артур тоже был фигурой одиозной. Мало того, что из-за его бунтарства учителя начинали злиться на всех, он ещё и осмеливался всем своим видом демонстрировать, что на «коллектив» ему наплевать, и называл всех «конформистами», а то и просто «быдлом». Окончательный разрыв произошёл как раз в восьмом классе, когда «прыщавые юнцы» начали заглядываться на девочек — получив учебники по анатомии, многие мальчишки сразу начали, смачно ухмыляясь, читать в нём параграфы «для ознакомительного чтения». Конечно же, Артур знал все эти вещи лет с восьми — из одного серьёзного фолианта по биологии — и искренне не понимал, почему о хорошо известных биологических фактах надо говорить с таким заговорщическим видом. Поэтому, когда
Когда он был не в школе, то читал или что-то мастерил — дома или в кружке «Умелые руки». Получалось неплохо, но после того, как тринадцатилетний Артюха сделал два вполне боевых лука и устроил с такими же Робин Гудами соревнования по стрельбе на пятидесятиметровом расстоянии, у руководителя кружка были неприятности с милицией, и Артуру пришлось уйти. Вместо конфискованных луков он стал втихаря мастерить арбалеты, но соревновался теперь только сам с собой, уходя подальше в лес. В пятнадцать лет этот бунтарь был уже метким стрелком и неплохим «оружейником», но знал об этом только он сам.
Юность подкралась незаметно и оглушительно. В десятом классе Артур начал вдобавок и думать — думать по-настоящему. Первым делом он понял, что всё, чем он гордился как бунтом, было просто-напросто здравым смыслом — отказом от бессмысленных действий. Осознание сего факта далось ему очень непросто — удар изнутри, как известно, самый тяжёлый. Почти сразу же он получил удар и извне, обнаружив, что все оставили его в покое. Он победил. Что же дальше?
После нескольких бессонных ночей Артур поклялся, что всё-таки будет бесстрашно додумывать всё до конца, какими бы неутешительными ни были выводы. Чуть подбодрила его и прочитанная очень кстати фраза Эдисона: «Большинство людей готовы безмерно работать, лишь бы избавить себя от необходимости думать». Читал он по-прежнему много, но теперь это были стихи и — конспиративным образом — книги о революционерах и предводителях народных восстаний. Все почему-то думали, что парень влюбился, но он просто строил свой тайный мир, где нет места гадам и мещанству. Мир, где Артур Малиновский вместе со Стенькой Разиным рубит головы садистам-боярам, вместе с Верой Засулич стреляет в садиста-полицая Трепова и — уже один — убивает Фрола Козлова и Иссу Плиева[5]. Школьный бунтарь, Артур видел во всех бунтарях своих единомышленников и любовался этим миром — миром правды и справедливости, прекрасно понимая, что сей мир — воображаемый и именно поэтому совершенный. «Вот только коммунистов прогоним… Жалко, что их гонят без меня!» Учиться ему не то чтобы расхотелось, но перестало быть самым интересным в жизни. Поступив на физфак университета, Артур худо-бедно учился, пил пиво и играл в преферанс, а вокруг становилось всё больше и больше свободы, бедности, разрухи и нигилизма.
Чёрный октябрь девяносто третьего и война в Чечне развалили все его иллюзии. Ельцин оказался очередным кровавым диктатором, либералы и правозащитники — нигилистами, стремящимися всё развалить, а Запад — жадным и лживым спрутом. Удар был настолько силён, что парализовал его почти полностью. Меткий стрелок, с собственным арбалетом, вокруг полно омоновцев, и именно тех… Но Артур оказался совершенно не готов к тому, что обломки собственного иллюзорного мира завалят его в мире реальном. Вдобавок все его товарищи проявили себя или активными ельциноидами, или, в большинстве своём, попросту пофигистами.
Он вернулся в Тулу и устроился в доживающую свой век государственную контору. Платили там копейки, зато был Интернет, где можно было проводить почти всё рабочее время, а в свободное — думать. Не забывал Артур и про общее образование, за несколько лет добавив к своим знаниям богословскую
На этом и застал его тот февральский вечер, когда «брат во Спартаке» Толян предложил хорошую работу остроумному и разговорчивому знакомому. Никто не подозревал, что сам с собой этот знакомый ведёт совершенно другие разговоры. Даже заливаемая пивом, душа прежнего Артура Малиновского, гневного и непримиримого, всё ещё продолжала потаённо гореть, в его домашнем компьютере были философские наброски, цитаты и кое-какая информация, а в шкафу лежали части разобранных арбалетов.
* * *
— Ты сейчас не работаешь? Дай я посижу, — попросил Виктор — ноутбук они купили пока один на двоих.
— Ага, садись. На конский форум[6] полезешь?
— Да, почитаю… С-сука! — выдохнул через несколько минут Виктор через яростно сжатые зубы.
— Что такое? — реакция Артура была вполне естественной.
— Да опять этот гад! — непроизвольно вырвалось у Виктора. — И опять за старое!
— Так что за гад, ты можешь объяснить?
— А, ладно… Короче, есть такой мент, Пахомцев[7]. Сначала в октябре девяносто третьего, когда Ельцин с парламентом воевал, примазался к омоновцам, мародёрствовал с ними, девушку одну изнасиловал, ну и вошёл потихоньку во вкус. Отделение у него гнилое оказалось, половина дружков — такие же гады, а другая половина — не совсем гады, но тоже против своих не пойдёт, покроет! Куражились над задержанными, били, связывали, отбирали всё…
— И так увлеклись, что убили кого-то, я правильно понимаю?
— Конечно, а чем ещё всё это могло закончиться? Убивать, понятно, не хотели, у мужика просто сердце больное было, не выдержал издевательств. Так всё равно от тюрьмы их отмазали! Самого молодого погнали из ментуры и условный срок дали, типа раз молодой, то пусть за всех шуршит, а остальных просто по другим отделениям раскидали. Вот какая зараза этих фашистов на службе держит? Начальничек тот, правда, на пенсии уже.
— «Балодис сказал — фашист. Хуже фашиста, потому что эта гадина жрала всё время наш хлеб!..»[8] — процитировал Артур. — А ты-то откуда знаешь про «подвиги» этого урода?
— Да вот, пишет мент из того отделения, где он служит щас. И предупреждает, чтобы в поддатом виде, особенно по вечерам, держались подальше от ментуры, а то Пахомцев все карманы вывернет, он, чтобы с напарником не делиться, один грабит — типа «пройдёмте в отделение», а сам заводит человека в укромный закоулок и… — Виктор зло посмотрел на экран ноутбука. — Но этот, который пишет, опять же против своего не пойдёт! Хоть предупреждает, и то хорошо.
— И царю-батюшке такие пахомцевы не мешают, — язвительно заметил Артур. — На его власть не покушаются ведь, а у властюков какой принцип? «Пусть неправедно, лишь бы спокойно». Но, кроме царя, есть ещё и народ, нет?
— В моём лице, ты хочешь сказать? Так я один, понимаешь? Не в том даже дело, что спину прикрыть некому. В себе держать не смогу — вот что главное! Поделиться надо с кем-то, поговорить… Ну десантник я, а не киллер-одиночка! Да, воевал, и «двухсотые» на мне есть, но всегда боевые товарищи рядом были.
— Критическая масса нужна? — Артур был физиком, и ему сразу пришло в голову именно такое сравнение. — Знаешь, прекрасно понимаю. Но ведь ты уже не один, и как раз делишься! И девяносто третий год, я смотрю, тоже ельцинским карателям простить не можешь. Глаза такие гневные были…