Щупальца веры
Шрифт:
Кэлу потребовалось два часа, чтобы разместить все это по полкам и шкафам. Завтра он, наверное, будет готов приступить к своей книге.
Если можно было бы сказать, что событие, разрушившее его счастье, привело к чему-то полезному, то польза была только в том, что теперь у Кэла не было иного выбора, как сидеть на месте и писать, приступить к проекту, который должен сделать для его карьеры то, что для карьеры Кэт сделала ее первая работа. Два года назад во время экспедиции на Филиппинские острова он набрел на небольшое племя, всего 137 человек, называвших себя зоко и все еще живших по законам и обычаям каменного века. Кэл был растроган тем, что такая крохотная горстка людей
Прошлым летом он снова навестил их и собрал достаточно материала для книги. Зоко жили в пещерах и занимались охотой; их язык насчитывал всего одну десятую количества слов, имеющихся в английском. Поразительнее всего было то, что они производили впечатление мягких и довольных жизнью людей, совершенно не склонных к насилию. Кэл хотел передать в форме бесхитростных историй удивление и радость, испытанные им от знакомства с народом, незатронутым хаосом космической эры. В самой этой теме, разумеется, не было ничего оригинального: французский философ Руссо написал еще два столетия тому назад, что «нет ничего более благородного, чем человек в своем первобытном состоянии». Но Кэл полагал, что этому утверждению можно придать новизну и оно будет с симпатией встречено всеми, кто чувствует себя потерянным и раздраженным в мире все ускоряющегося технического прогресса, где скоро единственным благородным существом может оказаться робот. Если ему повезет, он сможет написать книгу не менее важную, чем первая работа Кэт или «Приход старости на Самоа» Маргарет Мид, или «Голая обезьяна» Десмонда Морриса.
В чем встреча с зоко убедила Кэла, так это в общности всех людей. У них была классическая по своей форме мифология. Племя жило вблизи небольшого и временами подающего признаки активности вулкана. Однажды, столетия тому назад, один из старейшин племени спустился в кратер, чтобы пожить внутри и понять его назначение. Он пробыл там двенадцать дней, когда вулкан неожиданно проснулся. Немедленно у племени появился миф: глубоко внутри вулкана под землей живет человек в виде огня — короче, бог, посылающий сигналы тем, кто находится на земле. Это был миф, в котором было видение и поиски явленного в видении — поиски Высшего Существа. Моисей отправился на гору, Иисус — в пустыню, Будда — на холмы, а зоко спустился в вулкан.
Да, именно так он и начнет свою книгу. Можно даже назвать ее «Человек в вулкане».
Под конец рабочего дня, когда Кэл уже заканчивал разборку последних коробок своего научного архива, в его приоткрытую дверь постучали.
— Ну что? Тебе принесли все твое хозяйство? — Это была Кэт.
Для Кэла было неожиданностью видеть ее здесь.
— Я думал, ты уже уехала представлять свою книгу, — сказал Кэл. Он убрал с кресла стопку старых номеров «Нэшнл Джиогрэфик» и пригласил ее присесть.
— Я отправляюсь завтра, — ответила Кэт, — но я подумала, что мне стоит порыться в моих старых записях и откопать еще несколько забавных историй для Мерва и Джонни, — Усаживаясь в кресло, Кэт взволнованно размахивала руками. — Никак не могу перестать беспокоиться. Перед каждым моим выступлением по телевидению начинаю паниковать: мне все кажется, что я уже Рассказала все истории, которые когда-либо со мной случались.
Кэл рассмеялся.
— Кэти, если бы ты каждый вечер в течение года выступала со своими рассказами, то и тогда бы ты не смогла рассказать о всех своих приключениях.
Она улыбнулась.
— Надеюсь, ты прав. Знаешь, мне так хочется объяснить людям, что такое этнография, но в наше время, если ты хочешь чему-то научить людей, тебе приходится их развлекать — быть отчасти коммивояжером,
— Ты хочешь сказать, что из-за этого ты начала носить такую одежду — тоги, кафтаны?
— Нет, это я стала делать, чтобы скрыть свою толстую задницу. Но я допускаю, что мне следует сознаться в том, что я иногда работала над своим имиджем, чуточку придумывая какие-то черточки, чтобы понравиться публике.
Наступила долгая пауза, и Кэл вдруг почувствовал: визит Кэт не был случайным. Одно дело у них оставалось недоделанным — та самая тема, которая спровоцировала его вспышку в тот вечер.
Оба заговорили одновременно:
— Кэл, мне не хотелось бы уезжать, прежде чем…
— Послушай, Кэт, мне не следовало так себя держать, извини…
Они остановились и заулыбались. Общие усилия исправить положение — для извинения друг перед другом ничего больше и не требовалось.
Кэт была первой, кто попробовал заговорить вновь:
— Наверное, я была слишком настойчивой там, где не следовало.
— Вовсе нет, — прервал ее Кэл, но взмахом руки она заставила его замолчать.
— Кэл, какими бы близкими людьми мы ни были, у меня все равно нет никакого права вмешиваться в твою скорбь. Если для тебя лучший способ очистить свою душу — это скорбеть в одиночестве, то никто не должен мешать тебе делать это. Но мне показалось, что… — Кэт смерила его оценивающим взглядом. Она приняла решение поговорить с ним об этом наконец, понял Кэл, и теперь Кэт не остановить, но ступала она осторожно.
— Я заметила, — продолжала она, — что всякий раз, как упоминается Лорина смерть, ты тут же уходишь от этой темы. Я не думаю, что это правильно, — так туго закрутить гайки.
Кэл кивнул, опустив голову, как грешник перед исповедником.
— Может быть, ты права, — согласился он покорно.
— Знаешь, Кэл, когда я в прошлом году была на Яве, я провела некоторое время среди племени голоум. Это рыбаки, плетущие сети. Когда у них умирает кто-то из их молодых мужчин или женщин и у него или нее остается овдовевший партнер, то оставшийся в живых уходит в специально для этого предназначенную хижину, используемую исключительно для этой цели, и остается там, оплакивая потерянного им партнера и рассказывая все, что он помнит о нем, все, что он может рассказать, вспоминая все, что они делали вместе. Другие члены племени, по очереди сменяя друг друга, сидят вместе с оплакивающим и слушают его, пока он не выскажется полностью, не выплачет все до последней слезинки. Тогда плакальщик покидает хижину, и с этой минуты он никогда больше не говорит об умершем. Никогда даже не думает о нем. — Она пожала своими широкими плечами. — Я считаю, что это означает уж слишком большое усердие и в оплакивании, и в забвении, но мне кажется, что ты тоже не нашел правильного равновесия между этими необходимыми реакциями, Кэл. Ты слишком долго был наедине с этим. Ты даже не рассказал мне ни разу, как это случилось. Все, что я знаю с того вечера, как ты позвонил мне, что это был несчастный случай, и с тех пор было… ну, это можно назвать отключением информации.
Отключение, подумал Кэл. Перегоревший предохранитель. Подходящая метафора. Он отвернулся от Кэт и смотрел в окно, ему хотелось больше света.
Кэт продолжала.
— На самом деле это не вполне честно, — сказала она, — по отношению к тем, кто любил Лори. Нам тоже необходимо поговорить об этом. Это часть процесса примирения со смертью. И по тому, что я видела, наблюдая за Крисом, я могу предположить, что ему не было предоставлено достаточных возможностей разобраться в своих чувствах… вместе с тобой.