Сдача и гибель советского интеллигента, Юрий Олеша
Шрифт:
...Таким образом, видим мы, что новый человек приучает себя презирать старинные, прославленные поэтами и самой музой истории чувства.
А через десять страниц Андрей Бабичев опровергает брата Ивана:
"Значит, там, в новом мире, будет тоже цвести любовь между сыном и отцом. Тогда я получаю право ликовать: тогда я вправе любить его и как сына, и как нового человека. Иван, Иван, ничтожен твой заговор. Не все чувства погибнут. Зря ты бесишься, Иван! Кое-что останется".
Все это совершенно естественно: если был пролеткульт, то должен быть и
Но еще раньше, чем Андрей брата, Иван опровергает самого себя:
"Я думал, - говорит Иван, - что женщина - это наше, что нежность и любовь - это только наше, - но вот... я ошибся".
Один брат думает так, а другой - ничего? Даже еще проще: один брат полагает, что так должен думать другой брат. От спора ничего не остается; он распадается, разваливается. На второй фразе становится ясным, что спорить не о чем.
Иван и Кавалеров говорят (не очень уверенно и часто в пивной), что новый мир уничтожит все человеческие достоинства. Андрей утверждает, что этого не произойдет.
Совершенно ясно, что Иван и Кавалеров ошибаются.
Ну и что же?
А конфликт?
А роман?
Ведь не на этом же построен конфликт, построен роман?
На этом.
Один из характернейших романов русской литературы построен на недоразумении.
Несостоявшаяся коллизия романа, несостоявшаяся трагедия заключаются в том, что ссора с веком возникает из-за того, что он упразднил нежность, любовь, благородные порывы, возмож-ность прославиться. Но, оказывается, что ничего подобного не произошло. В чем же трагедия?
Ведь недоразумение не может породить трагедию. Из недоразумения может получиться водевиль. Трагедия, о которой мы узнаем, возникает не из-за того, что герои не хотят толком понять друг друга, а из реальных жестоких и неминуемых столкновений человека с эпохой.
Это реальное жестокое и неминуемое столкновение в романе и есть трагедия.
Но столкновение происходит не на той теме, которая предлагается.
Предлагаются зависть, заговор чувств...
Все это оказалось не очень важным, не очень верным и очень скоро потерявшим значение.
Важным оказался конфликт значительный и точно написанный, конфликт подлинный, а не мнимый, и этот конфликт заключался в том, что при замещении одного общественного слоя другим гибнут люди, умирают концепции, рождаются концепции, разрушаются иллюзии, рождаются иллюзии.
Зависть же и заговор чувств - это лишь синонимы, лишь метафоры конфликта. Конфликт без синонимов и метафор и был бы такой: поэт и Толстяк. И чем дальше уходят реальные частности эпохи, тем меньшее значение имеют реальные частности спора, но не теряет значение конфликт человека и государства и не уходит в небытие конфликт поэта и общества.
В этом конфликте важно то, что Кавалеров умен, талантлив и значителен. Важно то, что в другую эпоху он мог бы сделать многое, что в другую эпоху главным были бы не все раздавившие Толстяки, а сдерживающая разнузданные инстинкты диктатуры оппозиция, что разные эпохи ищут в людях разные качества, и, если в эпоху разнузданных
Настоящий конфликт это, конечно, такой: "поэт и толпа".
Но, конечно, Олеша не может решиться на этакое дело. Поэтому он немножко улучшает толпу и немножко ухудшает поэта. В результате означенных мероприятий конфликт тоже становится немножко меньше.
Но это не всегда хорошо получается.
Иногда даже получается совсем не то, что хочет писатель.
Например, писатель хочет показать, какой мерзавец отрицательный герой Кавалеров, а показывает, какой мерзавец положительный герой Бабичев.
Сначала все идет хорошо.
Конечно, чего ждать от человека (т. е. Кавалерова), который не только оклеветал своего благодетеля (т. е. Бабичева), но даже бросил тень на честь девицы?
От такого человека ничего хорошего ждать нельзя.
И прекрасно. Ведь именно это и нужно было, чтобы книга, наконец, стала художественной.
Но потом оказывается, что все не так замечательно, как хотелось бы и, несомненно, могло быть.
И вот уже в драме "Заговор чувств", сделанной Ю. Oлешей по роману "Зависть", упомянутый благодетель действительно соблазняет указанную девицу, оставаясь при этом совершенно положительным.
Позвольте, но в таком случае Кавалеров, высказывающий в романе предположение, что "Андрей Петрович успеет побаловаться Валей в достаточной степени...", вовсе не оклеветал положительного благодетеля и не был уж так далек от истины?
В романе баловства не было. Чего не было, того не было.
Но уже был человек, который мог побаловаться.
Для того чтобы уклониться от всех этих конфликтов, социальных драм, навязших в зубах мировых катастроф, из-за которых всегда возникает ряд дополнительных трудностей, больше того - вообще вся жизнь утрачивает свое подкупающее обаяние, люди сочиняют утешительные концепции.
Про Юрия Олешу сочинили такую.
Зачем конфликты, социальные драмы и мировые катастрофы?
В самом деле?
Мы же знаем, что ничего подобного не было.
То есть было, но при чем здесь Олеша?
Никаких социальных драм и мировых катастроф. Жизнь и так необыкновенно сложна. А эти драмы так мешают, так мешают жить и издаваться часто и большими тиражами.
Все, все выглядело совершенно иначе.
Добрые дяди с безупречной репутацией из дружбы к Олеше, с мягкой улыбкой разбивая стекла, уверяют, что их приятель никогда в жизни даже не произнес слова "конфликт", а так называемые "мировые катастрофы" вообще были вне его поля зрения.