Сделано в Японии
Шрифт:
По свистку из Токио Тануки задержали две недели назад, когда он совершал свою очередную поездку по своему избирательному округу и рассыпал налево и направо заверения в том, что его щедрая десница не оскудеет до тех пор, пока любимые избиратели будут продолжать раз в четыре года направлять его в депутатское кресло, позволяющее ему одной только официальной зарплаты получать аж миллион четыреста тысяч иен в месяц. Но в этот раз вместо мягкого депутатского кресла ему были предложены сначала жесткие нары в обихирском СИЗО, а затем отдельная камера — в прокуратуре Кусиро. До вчерашнего дня Тануки страдал взаперти в своих родных краях, надеясь, что закрутившиеся в момент как пухлые белки в бренчащем
— А зачем его к нам привезли? — поинтересовался я у Нисио. — Он ведь на прокуратуре висит.
— Его в прокуратуру сначала и привезли, а только потом уж — к нам, минут сорок назад.
— А почему к нам-то? Он что, завалил кого? Или ограбил?
— Ограбил он нас с тобой, — политически правильным тоном заявил Нисио. — А вот насчет «завалил» — следствие покажет.
Нисио явно распирало от желания поделиться со мной информацией, но в то же время ему хотелось помучить меня или, вернее, как он любит говорить, продолжить воспитывать в подчиненном терпение и выдержку.
— Нисио-сан, я ведь не коньяк, и мне выдержка не нужна. — Я пошел в атаку — Если это секрет, тогда зачем смотреть на него приглашаете? А если не секрет, не тяните резину! Мне работать надо! Сами же приказали из этого вот отарского опуса нормальный документ сделать.
— Не шуми! — осадил меня искрящийся лукавством Нисио. — Во — первых, не приказал, а попросил. Мы для Отару делаем только одолжения, но никак не конкретную работу А во — вторых, из Токио приказали Тануки доставить как можно скорее. Поэтому его к нам и привезли, понял?
— Не совсем.
— У нас на крыше что?
— А — а—а!.. На вертолете его, значит?..
— Да, на вертолете до Читосэ — прямо до аэропорта, а оттуда уж на рейсовом самолете в столицу нашей родины.
— Понятно — понятно. Ну я пойду тогда гляну на него напоследок, а то теперь лет десять не увидимся, даже по телевизору.
— Да нет, не десять, — вздохнул Нисио. — Больше пяти — шести миллионов они не докажут, а за такие взятки больше трех лет не дадут, и то если адвокаты лениться будут. А так, глядишь, полтора года ботинки пошьет или полки книжные постругает — и все!
— Все равно пойду! Разомнусь немного. — Мне искренне надоело править сержантскую галиматью, и я направился к лифтам.
В холле стоял давешний Симадзаки и его напарник — грузный не по годам и весь какой-то осевший, притянутый к земле Судзуки. Оба слегка кивнули в мою сторону причем Симадзаки сделал это с таким равнодушным видом, что я вдруг засомневался: а подходил ли он действительно сегодня ко мне со своим «тахром»? Может, мне это почудилось? Но, прислушавшись к их беседе, я успокоился.
— Так, говоришь, «тахр»? — поинтересовался Судзуки.
— Ну я же говорю, — ответил невеселый Симадзаки. — Главное, никаких
— И никаких документов, говоришь, при нем не было?
— Да ничего при нем не было. Пустые карманы, сумки никакой, спортивный костюм, кроссовки… Рядышком линейка только валялась…
— Какая линейка?
— Обычная, школьная, металлическая, метровая. Знаешь, такие в стоиеновых продаются…
Наконец-то подошел лифт, Симадзаки с Судзуки услужливо пропустили меня вперед, демонстрируя свою неплохую память о том, что я майор, а им, лейтенантикам, до майора еще пахать и пахать. Впрочем, на этом их внимание к моей персоне иссякло, и они, увидев, что я нажал второй этаж, не стали тянуть к кнопкам руки и продолжили свою умную беседу.
— А больше наколок на нем нет никаких? — спросил Судзуки.
— Нет, только этот «тахр» на пальцах — и все. Да и «тахр» этот какой-то странный.
— Чем это он странный? Тем, что не переводится?
— Не только. Понимаешь, последнее «R» наоборот написано.
— Как это наоборот?
— Ну знаешь, как в названии этого магазина американского…
— Какого магазина?
— Ну игрушечного. Знаешь, в «Саппоро фэктори» есть. Я там сыну раз в месяц чего-нибудь покупаю.
— Не знаю, у меня детей нет, — сокрушился Судзуки.
— Ну ничего, будут, — пообещал опытный Симадзаки.
Лифт незаметно для его содержимого остановился на втором этаже, и, пока двери разъезжались перед нашей троицей, меня вдруг озарило. У меня такое иногда бывает: делаешь внезапно какое-то открытие — глубоко положительное по своей сути, но не вызывающее у тебя должного экстатического состояния, потому что все моральное удовлетворение, трансформирующееся в густое и липкое самодовольство, начинает компенсироваться колкими рациональными мыслями о том, что ничего хорошего лично мне это открытие не сулит. Более того, теперь, после это озарения, мне придется носиться колбасой, питаться кое — как, в машине, наспех, давясь холодными рисовыми колобками безо всякой начинки, без конца проверять наличие в кобуре на поясе основного и на левой голени запасного пистолета и ощущать прочие прелести красивой разъездной полицейской жизни, которых в нынешнем случае Симадзаки сейчас лишится.
— Постой-ка, Симадзаки-кун! — осадил я резвого скакуна, направившегося было вместе со своим похожим на толстенького ослика напарником в обезьянник полюбоваться на Тануки.
— Слушаю вас, господин майор! — нехотя развернулся в мою сторону Симадзаки.
— Что ты там про игрушечный магазин говорил?
— Да ничего. Просто я там сынишке машинки всякие покупаю. Раз в месяц…
— Я, Симадзаки-кун, это тоже делаю. Ты про какой магазин говоришь?
— Ну в «Саппоро фэктори», на втором этаже там…
— Американский?
— Да, американский. Название, по крайней мере, американское. А машинки все китайские…
— А как его название с твоим трупом связано?
— Ну я говорю: в этом «тахре», ну на татуировке на его, на руке у него… Да, на руке… в слове «тахр» последнее «R» на триста шестьдесят градусов перевернуто.
— На какие триста шестьдесят? Ты геометрию в школе изучал, Симадзаки?
— Изучал… — промямлил погрустневший Симадзаки.
— Так же, как английский, наверное… — Мне пришлось пробурчать эту «буферную» критику чтобы успеть окончательно все выстроить в голове, перед тем как поделиться с опешившим Симадзаки и абсолютно ничего не понимающим Судзуки, который все тем же покорным толстеньким осликом, вросшим в искусственный палас, стоял рядышком, дожидаясь, когда я отпущу слабо разбирающегося в английских аббревиатурах Симадзаки.