Сделано в Японии

Каминаси Кунио

— В общем, магазин этот называется «Tous — are — us», да?

— Да! — обрадовался Симадзаки, почувствовав, что хоть самую малость в английском он все — таки понимает.

— Среднее «аге» в этом названии прописано просто как буква «R», да?

— Да — да, я об этом как раз и говорю!

— И это самое «R» в названии перевернуто вокруг своей оси, горизонтально, на сто восемьдесят градусов.

На лице Симадзаки появились первые за сегодняшний день признаки некоторого интеллектуального напряжения, и по сузившимся вдруг глазам и внезапно появившимся на молодом челе складкам можно было догадаться, что

человек о чем-то крепко задумался. Вероятнее всего, начал разворачивать в своем ограниченном воображении букву «R» на сто восемьдесят и на триста шестьдесят градусов. Мне же стало понятно, что настал тот момент, когда истина уже открылась, проявила себя и когда надо, как любит говорить мой друг Ганин, брать «нижние конечности в верхние конечности» и бежать ковать железо, пока горячо.

— Не напрягайся, Симадзаки-кун! Именно сто восемьдесят, а никакие там не триста шестьдесят!

— Ну да… Сто восемьдесят… Перевернутое такое «R»…

— А раз перевернутое — давай поехали на пятнадцатый!

— Зачем? Я хотел на Тануки посмотреть!

— В зоопарке посмотришь! Давай переворачивайся на сто восемьдесят — и пошли! — Я взял под локоток растерявшегося Симадзаки, затолкнул его в полутьму саркофага подошедшего лифта, подмигнул грустному Судзуки, который вот — вот должен был от скуки и непонимания начать шлепать себя ушами по щекам, и коснулся пальцем теплого жестяного квадратика с цифрой «15», развернутой на триста шестьдесят градусов.

— Так зачем мы вдруг вот так вот возвращаемся? — уныло поинтересовался Симадзаки.

— Сейчас узнаешь! Потерпи немного — мне проверить кое — что нужно! — Я не хотел предвосхищать праздничного события, но в то же время чувствовал, как меня изнутри все больше и больше распирала пухнущая гордыня и что удерживать ее в своем чреве мне все труднее и труднее.

Мы зашли в англоязычный отдел, где над столами возвышались три коротко остриженные головы, разбиравшиеся в тонкостях австралийского, индийского и гонконгского законодательства, и прошли к столу Симадзаки.

— Покажи мне эту татуировку! — приказал я лейтенанту.

— Хорошо, — отозвался покладистый Симадзаки и стал рыться в ворохе конвертов и бумаг у себя на столе. Через пару секунд он выудил нужную папку пошелестел ее скудным содержимым и наконец ткнул мне в нос увеличенной фотографией того самого «жмурика», о котором говорил полчаса назад.

Так и есть! Так я и думал! Не зря все — таки я свой хлеб ем, и не зря граждане моей отчизны доверяют мне, именно мне, охранять их покой и материальные богатства.

— Давай, Симадзаки-кун, готовь дела к передаче в наш отдел!

— Как это?

— Да так это! Не ваше это дело больше!

— Почему это не наше? — Симадзаки попытался оказать мне сопротивление, но я был неумолим.

— Да потому что этот «жмурик» — русский. А русские — наши клиенты, а не ваши.

— А с чего вы решили, что он русский? У него же латиницей на руке написано.

— Да с твоих ста восьмидесяти градусов!

— При чем здесь градусы?

— Да при том, что никакой это не «TAHR», а элементарная русская «Таня». Понял?

— Какая Таня?

— Русская.

— Почему Таня?

— А я знаю? Может, любовь у него была к этой Тане, может, мама его Таня, а может, его первую учительницу так звали, или еще чего.

Окончательно

потерявший ориентацию в событийной системе черного для него понедельника Симадзаки покорно собрал в невысокую стопочку все бумаги по безымянному трупу, и мы направились к Нисио, захватив по пути Адзуму который с сегодняшнего дня замещал уехавшего до четверга на солнечный Гуам начальника англоязычного отдела Сато — кстати, заклятого соперника нашего Нисио в игре в японские шашки с коротким лошадиным названием «го».

Когда Симадзаки и Адзума выкладывали Нисио все, что у них было по этому делу мы с Нисио внимательно изучали увеличенное фото волосатой кисти, на каждом пальце которой стояло по ни в чем не повинной букве, первые три из которых и сбили невинного Симадзаки с верной дороги, благо идентифицировать их как исключительно латинские или же сугубо славянские его ограниченному интеллекту оказалось не под силу Я смотрел на эту кисть и размышлял о том, как легко и непринужденно современная техника может расчленить целого человека, отделить сначала фотообъективом, а затем резаком для фотобумаги любую часть его тела и заставить ее жить самостоятельной жизнью. Вот и в этом случае: человек мертв, сам ничего уже никогда никому не скажет, а кисть его правой руки продолжает жить независимой от ее хозяина жизнью и нести людям свет — вернее, информацию, без которой моя гордыня сегодня могла бы остаться без стимула к росту.

А Симадзаки доложил, что труп, как теперь стало понятно, русского был найден в Отару сегодня около пяти часов утра, на Цветочной улице, в десяти минутах ходьбы от порта. Смерть наступила от удара ножом в спину, под левую лопатку. Эксперты дали предварительное заключение, что нож угодил точно в сердце и что смерть наступила мгновенно. Никаких документов или бумаг при покойнике не обнаружено. По словам Симадзаки, которому пришлось в шесть утра переться в полусонном состоянии в Отару потому как к убийствам у нас отношение особое и заниматься ими должны не только местные полицейские, но и товарищи из центра, на вид покойнику не более тридцати, волосы русые, лицо в веснушках…

— Да мы видим, что в веснушках. — Нисио оторвал голову от фотографий. — Еще что по месту преступления можете сказать?

— Да ничего, — отрезал Симадзаки.

— Как «ничего»? — Нисио начинал выказывать недовольство. — Вы что, там не были, что ли?

— Почему не был? Был, конечно. Просто ничего на этом месте нет. Асфальт, обычная дорога.

— Тут, я гляжу от трупа до бордюра метра полтора — два, да?

— Два метра ровно — там в протоколе написано.

— То есть он не просто на проезжей части лежал, но еще и на достаточном отдалении от тротуара?

— Так точно, на отдалении.

— А что вы в лифте Судзуки про линейку говорили? — напомнил я Симадзаки о его неудачной поездке на второй этаж.

— Ах да, линейка… Вот тут есть фото. — Симадзаки ткнул пальцем В фотографию, на которой на фоне серого асфальта не слишком контрастно вырисовывалась обычная металлическая школьная линейка длиной в один метр, с одним из концов в форме крюка, за который ее можно подвешивать.

— И что линейка? — спросил Нисио.

— В полуметре от трупа лежала. Тут есть фотография… Вот, смотрите, но я не знаю. Может, линейка ни при чем. Зачем ему линейка? Может, она там до всего этого валялась.