Сделай сам 2
Шрифт:
В общем, постарались ответить наглым японцам своей максимально допустимой в складывающейся ситуации хитростью. Иначе бы нас мигом потопили бы ещё на подходе. Уж в этом-то сомневаться не приходилось, учитывая разницу в «весовой категории» между нами и японскими крейсерами.
И в чём ещё нам очень сильно повезло, так это в том, что все японские миноносцы оказались оттянуты за линию своих крейсеров, отчего банально некому было подойти к нам поближе, дабы рассмотреть, кто мы вообще такие.
Головным, понятное дело, шел катер папа со старшим минным офицером «Варяга» на борту. Потом ещё два катера, а после уже мой тащился замыкающим.
— Александр Евгеньевич, а позвольте задать вам вопрос? — нарушил воцарившееся на борту после отчаливания от «Варяга» молчание мичман Губонин — младший минный офицер с нашего крейсера.
— Да, конечно, — не
— Откуда у вашего катера взялось столь необычное название? «По»? Что означает это самое «По»? — Вот ведь какой глазастый и любознательный мичман оказался! Работали-то мы всё больше в поте лица, и времени смотреть по сторонам, особо не было ни у кого. Но этот, видимо, сумел-таки найти минуту-другую, чтобы разглядеть две едва проглядывающиеся буковки из специально затемнённой бронзы, притороченные на рубке нашего «боевого морского конька» выкрашенного вовсе в черный цвет.
— А, это, — слегка хмыкнув себе под нос, отмахнулся я правой рукой. — Это всего лишь означает, что сопли морских коров, на которых скреплен весь судовой набор данного катера, и на которые были приклеены буквы его наименования, оказались не столь хороши, как нам расписывал их поставщик, — принялся гнать я откровенную пургу. А что такого? Надо ведь было как-то скрасить время, пока мы на мягких лапках и на малом газу отходили подальше от собравшихся в Чемульпо судов и кораблей разных мировых держав, одновременно приближаясь к противнику!
— Прошу прощения? Я не ослышался? Вы сказали сопли коров? — лица своего собеседника я в этот момент, естественно, не видел, ибо пялился в лобовое стекло. Но был готов биться об заклад, что глаза у него сделались большими-большими и максимально круглыми.
— Вы всё совершенно верно расслышали, Пётр Николаевич, — кивнул я в подтверждение своих слов. — Именно что сопли!
— Но… Как? Почему сопли? — явно впал в ступор мой собеседник, над которым прежде, видимо, никто не подшучивал столь издевательски.
— О! На самом деле это очень интересно! — максимально возможно придал я своему голосу восторженного эмоционального окраса. — Вы когда-нибудь слышали о таком азиатском деликатесе, как суп из ласточкиных гнёзд?
— Слышать доводилось. А вот пробовать — нет. Да и, честно говоря, не горю желанием есть птичьи гнёзда, — краем глаза я приметил, что мой собеседник аж передернул плечами от отвращения, видимо, представив, как он впихивает в себя этакую гадость.
— Полностью с вами в этом солидарен, господин мичман! Уж лучше мы полакомимся нашим родным российским медком, которым прежде стошнило наших родных российских пчёл, нежели будем жрать всякую мерзость, которой стошнило каких-то там азиатских ласточек! — тут же поддержал я мысль соотечественника.
— Как-то это… не очень благостно прозвучало в вашем исполнении, Александр Евгеньевич. Это я про мёд, если что, — даже слегка стушевался офицер.
— Да? — моё удивление было столь естественным, что заслуживало, как минимум, Оскара. — Ну и ладно. Оставим пчёл в покое вместе с их пищеварительным процессом. И вернёмся к нашим баранам. Точнее к нашим морским коровам или по-другому говоря — ламантинам, и их бесценным соплям. Так вот! Подобно отрыжке тех самых ласточек, у означенных мною физиологических выделений ламантинов имеется целый ряд очень полезных свойств. Во-первых, они, словно пробковое дерево, легче воды. Вы, ежели будете когда-нибудь близ берегов Аляски, своими глазами сможете увидеть то и дело попадающиеся на морской поверхности этакие плавучие островки неказистой на первый взгляд серо-зелёной массы. Это как раз и будут слипшиеся в единое целое сопли целого стада ламантинов. Во-вторых же, и в самых для нас главных, застывая на воздухе, они превращаются в лучший в мире клей. Совершенно не боящийся влаги! Да такой превосходный, что соединенная им древесина держится даже лучше, чем скреплённая гвоздями. А мы, создавая эти катера, — с любовью погладил я ладонью по панели приборов, — старались выгадать в весе, где это только было возможно, чтобы сделать их максимально лёгкими и быстрыми. Естественно, не в ущерб прочности. Вот и заменили гвозди с прочими стальными элементами крепления на эти самые сопли. Между прочим дорогущие! Тысяча рублей за пуд! Это вам не какая-то зеленая козюля из носа матроса добытая! Это, можно сказать, стратегический материал для постройки новейших минных катеров! Понимать надо! Так что можете не переживать, весь этот катер держится на лучших в мире соплях! —
— А… Э… Понятно. С соплями. А с названием-то что? И при чём тут эти сопли? — явно сделав над собой усилие, задал уточняющий вопрос мичман, что был старше меня всего-то на 3 года. Так что жизни ещё и не знал вовсе, салага.
— Так говорю же! Поставщик, сволочью изрядной оказался! Подсунул нам в очередной партии явно чем-то разведённые сопли! Материал-то редкий и, как я уже говорил, весьма ценный. Вот и решил нажиться, мерзавец! Своими собственными развёл их что ли по пути, покуда вез до нас заказанный товар. Но да не суть важно, чем именно развел. Что сделано, то сделано. Суть же состоит в том, что изначально катер назывался «Победа». Однако к тому моменту, как мы доставили его сюда, на Дальний Восток, четыре буквы где-то по пути отклеились и отвалились. Вот и осталось только «По»! И, как я полагаю, это всё же лучше, чем, если бы отвалились именно эти буквы, а осталась только «Беда». Ведь, как говаривал капитан Врунгель, как вы яхту назовёте, так она и поплывёт.
— Вы, наверное, хотели сказать — капитан Врангель? Фердинанд Петрович в своё время сделал очень немало для обеспечения навигации близ берегов русской Америки. Но я почему-то никогда не слышал о такой его фразе. — Просветил Губонин меня, тёмного, что, оказывается, был в истории отечественного мореплавания капитан с такой фамилией.
— Нет. Я не ошибся. Именно капитан Врунгель! Изобретатель судового двигателя на беличьей тяге. Неужели не слышали о нём никогда? — на максимально серьёзных щщах вопросил я у мичмана, на секунду даже повернувшись к нему лицом. Мол, как ты можешь не знать такого человека!
— Двигатель на беличьей тяге? — да, глаза у него действительно оказались очень круглыми и какими-то даже по-детски наивными. Мне даже стало чуточку стыдно за то, как я его сейчас гружу откровенным бредом. Но только чуточку! Вот совсем-совсем чуть-чуть! — Нет. Боюсь, что никогда не слышал, ни о сём агрегате, ни о таком человеке.
— Как же! Ведь история-то была нашумевшая в своё время! — если бы я мог оставить руль хоть на секунду, то, несомненно, всплеснул бы обеими руками от переизбытка эмоций. Мол, как это вообще возможно — быть моряком и не знать самого Врунгеля! — Когда на находящемся под его командованием колёсном пароходе, попавшем в зону сплошного штиля, закончилось всё топливо для паровой машины, и даже палубный настил был пущен на дрова, им на помощь пришёл живой груз, который судно и перевозило. Пятьдесят тысяч белок, что везли из Канады в Бразилию для открытия там огромной фермы по их разведению! В тёплой Бразилии-то орехов пруд пруди круглый год! Не то, что в холодной Канаде! Вот один предприимчивый джентльмен и решился на такой эксперимент. А тут штиль! И с каждым днём еды с водой для белок становилось всё меньше и меньше! А за них уплочено немало было! Вот капитан Врунгель и вышел из сложившегося положения, как сумел. Приказал матросам распустить на проволоку все имевшиеся клетки — всё равно белкам с судна некуда было деваться посреди-то моря-окияна. А после из этой проволоки они общими усилиями сплели огромное беговое колесо, которое и подсоединили к осям гребных колес заместо паровой машины. Ну и запустили внутрь самих лесных грызунов. А те и рады только поноситься всласть! Так вот на беличьей тяге и дочапали до порта назначения. Да как дочапали! С ветерком! Хвостатые-то пассажиры изрядно соскучились в своих загонах по привычной им активности, вот и дали жару! Как оказалось — полста тысяч беличьих индикаторных сил — это не хухры-мухры, а очень даже действенная мощь! Аж под девять узлов смогли выдавать на протяжении почти целой недели!
— Боюсь, что информация о столь забавном казусе прошла мимо меня, — сумев сохранить лицо, ровно произнес мой ушастый слушатель, который, наконец, осознал, что над ним банально подшучивают.
— Ха-ха-ха-ха-ха! — а это уже не сдержался минно-машинный квартирмейстер Горшечников. Система сброса торпед у нас стояла не пороховая, а пневматическая — как на носовом аппарате «Варяга», потому и пал выбор на него, как человека отвечавшего за схожую систему на крейсере. Только там давление воздуха било в кормовую часть торпеды, выбрасывая ту наружу, а у нас в поршень, что в свою очередь давил на головную часть боеприпаса и тем самым спихивал его в воду за нашей кормой. — Прошу прощения, ваш бродь. Не сдержался. Просто вспомнил названия остальных трёх катеров.