Сдержать свое слово
Шрифт:
Участок я нашла довольно быстро, а вот могилу пришлось поискать. Обнаружила я ее за большим деревом. Ни ограды, ни памятника. Просто холмик и небольшой крест с фамилией и датами рождения и смерти. Несмотря на скромное оформление, заметно, что могила ухожена. Крест выкрашен совсем недавно. Свежих цветов на могиле нет, лишь букет замерзших и увядших астр. Значит, я сегодня первая.
Мне было грустно. Я смотрела на могилку и думала: «Ты наверняка был славным мальчиком, Леонид, только с мамой тебе не очень повезло. Не смогла она похоронить тебя достойно, под тем именем, под которым ты прожил свою коротенькую жизнь».
Цветы я оставила при себе, чтобы не
Какая она, Вера Шегирян? Интересно, тот ее облик, который я нарисовала себе, соответствует действительности? Я немало знала об этой женщине. Моему взору представлялось мужеподобное лицо с жесткими чертами: прямой нос, волевой подбородок. Самое главное, не дать ей уйти. В моем кармане лежали наручники, шокер, газовый баллончик. Буду действовать сообразно ситуации. Убежать от меня она навряд ли сможет. Главное, чтобы у нее не оказалось никакой другой защиты, кроме ног и рук.
Расчет на раннее утро оказался верным. Как только полностью рассвело, вдали показалась одинокая женская фигура. Медленным шагом забравшись в гору, женщина приблизилась к могиле Леонида. В руках она держала огромный букет алых роз. Скоро выпадет первый снег, и на его фоне цветы будут смотреться очень впечатляюще. На меня же большее впечатление произвела сама Шегирян.
Каштановые волосы, печальный взгляд — это та самая гадалка, с которой я летела в самолете из Омска в Тарасов! Я быстро прокрутила в голове весь наш разговор. Она знает меня в лицо! Она прекрасно знала, кто сидел с ней рядом в самолете! Интересно, Шегирян действительно мне гадала или просто рассказывала о том, что, по ее мнению, должно со мной случиться?
Похоже на первое. Не могла же она в самом деле знать про Жигу и его домогательства, произошедшие позже. Шегирян нагадала, что мы с ней встретимся. Она была уверена в том, что я ее найду, или хотела прийти с повинной сама? Но я могла и ошибаться. Ее сын, Врежик, страдал шизофренией. Кто знает, может, эту болезнь по наследству со своими генами передала ему мать? Нужно быть готовой ко всему. Я вспомнила ее слова о том, что для кого-то из нас наша встреча очень плохо закончится. Может, это была угроза?
Осторожно выйдя из укрытия и держа правую руку в кармане, я направилась к женщине. Стараясь ступать как можно тише, я двигалась вдоль оград и думала: неужели я все же вычислила ее? Неужели пришел конец этой печальной истории, которая, признаться, втянула и меня, задев за сердце? Я подошла на такое расстояние, что Шегирян уже не могла не слышать моих шагов, но она, не поворачивая головы, продолжала смотреть на черный крест. Так же, не поворачивая головы, после того как я остановилась рядом с ней, произнесла:
— Я же вам обещала нашу встречу. Мои карты не врут.
Ее взгляд вонзился мне в самую душу. Столько мудрости и печали было в этих глазах, что я сразу все поняла. Причиндалы, отягощавшие мои карманы, мне не понадобятся. Она сознательно шла к этому логическому концу и не собиралась бежать.
— Только хотела завершить все свои дела, — объясняла мне она в продолжение моей мысли, — да день рождения Врежика отпраздновать. А вообще… мне и самой топтать землю больше не хочется.
Она замолчала. Скинув с цветов, которые держала в руке, бумагу, я положила гвоздики рядом с розами.
— Коврина мертва? — вдруг спросила Вера.
Я отрицательно покачала
— Когда я вышла из тюрьмы, то поклялась на этой самой могиле отомстить за нас с сыном. Но теперь мне все равно.
По ее глазам я прочла — это действительно так.
— Может быть, мне самой эта месть была нужна больше, чем моему сыну… — рассуждала Вера тихим голосом. — Скорее всего, так оно и было. Я думала, что, совершив возмездие, смогу успокоиться. Спокойствие — вот о чем я мечтала, лежа на казенной койке в зоне. То, что туда я попала не одними стараниями милиции, — поняла сразу. Вот тогда-то и возникло беспокойство. Беспокойство, порожденное вынужденным бездействием, невозможностью что-либо изменить. Когда же узнала про смерть сына, это чувство приняло катастрофические размеры. Но месть, приведенная наконец-то в действие, вопреки моим ожиданиям не дала долгожданного успокоения. Тогда я подумала, что ошиблась. Решив уничтожить сына Ковриной, я надеялась, что теперь она на себе прочувствует муки матери, потерявшей сына. Но я так и не почувствовала успокоения. Ведь моя обидчица по-прежнему ходила по этой земле. Я не хотела совершать второго убийства. И именно поэтому начала писать вам письма, решив тем самым свалить все на провидение. Если Ковриной суждено умереть — пусть умрет. Если нет, я давала этими письмами вам шанс меня остановить, — горькая улыбка показалась на лице Шегирян. — Видите, как судьба любит эту женщину.
Почему-то я совершенно не чувствовала к ней злости. Воровка, убийца двух человек, организатор побега из тюрьмы… Мне казалось сейчас, что все это совершил кто-то другой, не она.
— Врежик был светом в моей жизни, — глядя на могилу, вдруг поменяла тему Шегирян. — Ему я хотела лучшей доли, хотела, чтобы он был всем обеспечен. Тогда я и сделала первый раз ошибку. Если бы не кража этих поганых денег, отмечали бы мы сегодняшний день рождения моего сына где-нибудь в ресторане… Он был бы жив и здоров…
— Скажите, какая группа крови у вас и у вашего мужа? — перебила я ее совершенно приземленным вопросом.
Женщина посмотрела на меня так, будто вопрос показался ей кощунственным в этой кладбищенской обстановке, но от замечаний воздержалась, а просто ответила:
— У меня редкая группа — четвертая отрицательная. А у мужа была вторая положительная. Почему вы спрашиваете? — теперь уже с тревогой воззрилась на меня Шегирян, словно предчувствуя нехорошее.
Все правильно. Вот и нашлась та самая вторая положительная, что была у того человека, который прожил свою недолгую жизнь под именем Леонида Коврина. Настал переломный момент в нашем разговоре. Сейчас я обязана сказать этой женщине то, о чем предпочла бы умолчать. Я потянулась было за соломинкой, которую протягивало мне мое трусливое «я»: пусть узнает потом, от следователя, от Ковриной — от кого угодно, только не от меня. Почему обязательно я должна сообщить ей самое страшное? Говорят, словом можно убить. Кажется, это как раз тот самый случай.
Мне опять вспомнилось, что Шегирян нагадала мне в самолете, и я тряхнула головой. Может, я преувеличиваю? Карты показали — для кого-то из нас эта встреча очень плохо закончится. Но так и должно быть: Шегирян сядет в тюрьму. Разве это не достаточно плохое окончание? Не надо излишне драматизировать.
— Дело в том… — начала я и запнулась, язык не поворачивался. Но я все же продолжила: — В этой могиле захоронен не ваш сын.
Надо рубить сплеча. Если хирург, вспоров оперируемому живот, будет долго думать, удалять аппендикс или нет, больной истечет кровью. Нужны решительные действия.