Седьмая чаша

Сэнсом Кристофер Дж.

— До тех пор, пока его не приведут в чувство, находиться здесь для него — безопаснее всего.

— Возможно, такова воля Господа, — сказал Дэниел Кайт и посмотрел на меня с неожиданным вызовом. — Иногда Всевышний посылает самые страшные испытания именно тем, кого любит больше других, как Иова. Так говорит преподобный Мифон. Может быть, это — предупреждение людям, напоминание о близящемся конце света и о том, что они должны перестать грешить. Адам пугает людей, напоминает им о том, что они тоже должны молиться.

— Нет! — набросилась

на мужа Минни. — Господь не стал бы столь жестоко испытывать несчастного, который так верит в него!

— Кто ты такая, чтобы решать за Господа? — фыркнул мужчина. — Если это не Бог, то сатана, и, значит, наш сын действительно одержим нечистым, как многие утверждают.

Они оба находились на грани срыва, и я видел это.

— Он очень болен, — мягко проговорил я.

— А вам откуда знать? — огрызнулся Дэниел Кайт. — Вы не истинный верующий!

Он посмотрел на жену, на меня, повернулся и вышел.

— Не сердитесь на него, сэр, — сказала Минни. — Он повсюду ищет ответы и не может их найти. Он очень любит нашего мальчика.

— Я понимаю, хозяюшка, и обещаю сделать все, что в моих силах. Теперь за Адамом будет надлежащий присмотр, а я прослежу, чтобы для бедняжки делалось все, что необходимо. Очень скоро я снова свяжусь с вами, а вы, если уход за вашим сыном не станет лучше, немедленно сообщите об этом мне.

— Непременно. Мы навещаем его каждый день.

Женщина сделала книксен и вышла следом за мужем. Я повернулся и увидел, что Сисси смотрит на меня с любопытством в своих коровьих глазах. Встретившись со мной взглядом, она тут же опустила голову к своему шитью. Вскоре послышались шаги, и в комнату вошла смотрительница. Выражение ее лица было озабоченным.

— Я услышала громкие голоса, — сказала она. — С Сисси все нормально?

— Да. — Я виновато улыбнулся. — Это кричал один из моих клиентов.

Она подошла и посмотрела на работу Сисси.

— Отлично сделано! Халат будет как новенький.

Старая женщина поблагодарила ее улыбкой. Молодая вновь повернулась ко мне.

— Вы навещали Адама Кайта, сэр?

— Да.

— Как жаль его родителей!

Она поколебалась, бросила быстрый взгляд в сторону открытой двери и, понизив голос, сказала:

— Многие здесь боятся Адама. Боятся, что он одержим дьяволом. А смотритель Шоумс надеется на то, что, не получая лечения, он совсем захиреет и умрет.

Она наморщила лоб.

— Шоумс — нехороший человек.

— Я только что преподал смотрителю Шоумсу примерный урок. У него будут крупные неприятности в суде, если он не обеспечит Адаму должного ухода. А вам спасибо за информацию.

Я улыбнулся женщине.

— Как вас зовут?

— Эллен Феттиплейс, сэр.

Она поколебалась и спросила:

— Что за хворь у юного Адама? Я никогда не слышала о подобных случаях.

— Я тоже. Но у меня есть знакомый доктор, и он приедет, чтобы осмотреть мальчика. Он хороший человек.

— А вот от доктора Фрита нет никакого толку.

— Приятно

видеть, что хоть одному смотрителю есть дело до своих подопечных.

Женщина вспыхнула.

— Вы очень добры, сэр.

— Как случилось, что вы стали здесь работать, Эллен?

Она подняла на меня взгляд и грустно улыбнулась.

— Я сама была пациенткой Бедлама.

— О-о! — изумленно протянул я.

Эта женщина производила впечатление самого вменяемого человека из всех, кого я встретил здесь сегодня.

— Мне предложили должность помощника смотрителя, когда мне… стало лучше.

— Вы не захотели уходить отсюда?

И снова грустная улыбка.

— Я никогда не смогу уйти отсюда, сэр. Я не покидала стен Бедлама вот уже десять лет. Здесь я и умру.

Глава 4

Следующие два дня я был занят в суде, но вторая половина четверга выдалась свободной, и я организовал встречу Роджера с Гаем. Это был Великий четверг Страстной недели, завершающейся Пасхой, и, возвращаясь из суда в Вестминстере в Линкольнс-Инн, я видел, что церкви вновь заполнены прихожанами. Завтра покровы, которые скрывали алтари во время Великого поста, уберут, и те из прихожан, которые остались верны старым традициям, поползут на коленях к кресту. После мессы с алтарей снимут праздничное убранство в память о том, что Христос бы предан после Тайной вечери, а в Уайтхолле король совершит омовение ног двенадцати беднякам.

Я с грустью думал о том, как мало все это значит для меня теперь. Близились четыре выходных праздничных дня, но для меня они будут наполнены скукой и праздностью. Утешало только одно: после окончания поста Джоан обещала приготовить запеченное седло барашка.

На дворе по-прежнему стоял холод, а небо оставалось пепельно-серым, хотя снега больше не было. Перед тем как отправляться за Роджером, я заглянул в свою контору и с удовольствием увидел, что в камине весело полыхает огонь. Барак и мой младший клерк Скелли трудились за письменными столами. Я снял отороченную мехом накидку и стал греть руки у огня. Поглядев на Барака, я заметил, что он чисто выбрит, но на его дублете не хватало пуговицы, а на груди виднелось подозрительное пятно — похоже, от пива.

«Интересно, где он шлялся всю ночь?» — подумал я и снова вспомнил о Тамазин.

Их дом располагался рядом с лавкой Гая, и я решил, что на обратном пути, захватив Роджера, загляну к ним, словно невзначай.

— Я заходил в канцелярию суда, — сообщал Барак. — Апелляция по делу Адама Кайта будет слушаться в следующий вторник, тогда же, когда и дело Коллинза.

— Хорошо.

Меня так и тянуло посоветовать ему почистить дублет, но не хотелось, чтобы мои речи напоминали нравоучения сварливой старухи. Кроме того, я знал: у Барака хватит ума явиться на судебное заседание в незаляпанной одежде. Я быстро просмотрел новые документы, поступившие из суда, и снова набросил на плечи накидку.