Седьмая чаша

Сэнсом Кристофер Дж.

Гай медленно, почти благоговейно раскрыл книгу. Написанная на латыни, она включала множество иллюстраций великолепного качества, но в чем-то смешных и жестоких. По мере того, как доктор листал страницы, я видел изображение скелета, сидящего на столе в позе мыслителя, тело с начисто снятой кожей и выставленными на всеобщее обозрение внутренностями. В уголке рисунка с ворохом человеческих кишок сидел херувимчик, который испражнялся и при этом мило улыбался читателю.

Гай открыл книгу на странице с рисунком вскрытого

человеческого сердца, лежащего на столе.

— Вот, — сказал он, — видите? У сердца четыре желудочка. Четыре, а не три, как нас всегда учили!

Я кивнул, хотя видел перед собой только ужасающую мешанину каких-то клапанов и тканей. Переведя взгляд на Роджера, я заметил, что тот заметно побледнел.

— Все это очень интересно, Гай, — поспешил я закончить неприятный разговор, — но, боюсь, несколько выходит за рамки нашего понимания. Кроме того, нам пора возвращаться в Линкольнс-Инн.

— Ну что ж, очень хорошо.

Обычно очень тонко чувствующий других людей, Гай сейчас, похоже, не ощутил, как покоробила нас его книга. Он улыбнулся.

— Возможно, этот год является провозвестником наступления эры чудес. Я слышал, некий польский ученый напечатал книгу, в которой доказывает, что не Солнце вращается вокруг Земли, а наоборот. Я уже попросил своего друга привезти мне экземпляр. В новом, тысяча пятьсот сорок третьем году мы можем оказаться на пороге нового мира.

— Вы знакомы со многими чужеземными торговцами? — с любопытством поинтересовался Роджер.

— Мы, кто выглядит и говорит иначе, чем остальные, должны держаться друг друга, — с невеселой улыбкой ответил Гай.

Он принес нашу одежду, а Роджер оставил на столе плату за консультацию. Гай пообещал, что лечебные вкладки в башмаки будут готовы не позже чем через пару недель. Роджер еще раз горячо поблагодарил Гая за помощь, и мы распрощались. Как только дверь захлопнулась, он стиснул мою руку.

— Не могу передать, насколько я благодарен тебе за то, что ты привез меня к доктору Малтону. Я твой должник навек!

— Какие могут быть долги между друзьями? — с улыбкой ответил я. — Рад, что сумел тебе помочь.

— Правда, можно было бы обойтись и без книги про разрезанные трупы, — пробормотал Роджер, когда мы отъезжали.

Двигаясь вверх по Баклсбери, мы доехали до Олд-Бардж, старинного здания времен Генриха III. Длинный особняк был превращен в переполненный жильцами доходный дом. Именно тут жили Барак и Тамазин.

— Послушай, Роджер, ты не будешь возражать, если здесь мы с тобой расстанемся? — спросил я. — Мне нужно кое-кого навестить.

Он посмотрел на дом и скептически вздернул бровь.

— Надеюсь, не какую-нибудь дешевую шлюху? Я слышал, здесь их хоть отбавляй.

— Нет, тут живут мой клерк и его жена.

— А я тогда отправлюсь повидаться со своим новым клиентом.

— Что за дело?

—

Еще не знаю. Поверенный прислал мне письмо и сообщил про своего клиента, у которого в Саутуорке возник какой-то имущественный спор. Клиент слишком беден, чтобы оплатить услуги барристера, но стряпчий утверждает, что дело интересное, и спрашивает, не возьмусь ли я за него безвозмездно. Все это пока звучит весьма расплывчато, но я обещал подъехать и встретиться с клиентом.

— Кто поверенный?

— Человек по имени Нантвик. Я прежде никогда не слышал о нем, но сейчас так много этой публики, рыскающей по судебным корпорациям в поисках любой, даже самой мелкой работы.

Роджер плотнее запахнул накидку.

— Впрочем, нынче слишком холодно для верховых поездок. Отправлюсь-ка я лучше домой и в спокойной обстановке отпраздную конец своих страхов.

Он развернул лошадь, но придержал ее. Воздух был холодным и густым от древесного дыма.

— И где только потерялась весна? — спросил он, махнул мне рукой на прощание и растворился в ночной темноте.

Я спешился и пошел к освещенным окнам Олд-Бардж.

Глава 5

Я посещал жилище Барака еще в дни, предшествовавшие его женитьбе на Тамазин, и до сих пор помнил, какая именно из некрашеных дверей с улицы вела к нескольким ветхим квартирам, на которые был разделен старый, полуразвалившийся дом. Поднимаясь в кромешной темноте по немилосердно скрипучим ступеням, я неизменно испытывал ощущение, что все это жалкое сооружение вот-вот обрушится.

Я помнил жилище Барака как типичное логово молодого холостяка: горы грязных тарелок на столе, разбросанная по полу одежда и мышиный помет по углам. Поэтому я обрадовался, когда он сообщил, что после свадьбы они переберутся в маленький домик, расположенный где-то возле Линкольнс-Инн. Но впоследствии им пришлось отказаться от этого плана, к моему великому огорчению: Олд-Бардж был совсем неподходящим местом для молодой девушки, особенно столь домовитой, как Тамазин.

На втором этаже я постучал в дверь их каморки. Через минуту дверь приоткрылась, и я увидел головку с аккуратной прической, золотистым абрисом выделявшуюся на фоне света горевшей внутри свечи.

— Кто там? — нервно спросила женщина.

— Я, мастер Шардлейк.

— Ах, это вы, сэр! Добро пожаловать.

Тамазин распахнула дверь, и я вошел в большую комнату, служившую одновременно столовой, спальней и гостиной. Повсюду была видна заботливая женская рука: везде царила чистота, тарелки вымыты и аккуратно сложены в старом обшарпанном буфете, кровать аккуратно заправлена. Но в комнате пахло сыростью, а на стене по периметру окна бежали дорожки черной плесени. Было видно, что ее пытались оттереть, но плесень возвращалась снова и снова. Барака дома не было.