Седьмая чаша
Шрифт:
— Что нужно сделать, так это оценить наши возможности. Мы должны найти Годдарда, прочесать секты и защитить тех, кто нуждается в защите, а это значит, что нам не обойтись без дополнительных людей, которые к тому же умеют хранить тайну. Я, благодаря своей должности, располагаю кое-какими возможностями, но и они не безграничны. — Харснет сделал глубокий вздох. — Свою помощь в этом архиепископу Кранмеру предложил еще один человек.
— Кто?
— Сэр Томас Сеймур.
Коронер понурился.
— Можете
— Из-за его отношений с Кэтрин Парр?
— Да, он, будучи благородным джентльменом, обязан защищать ее интересы, но это была не единственная причина. Когда доктор Гарней был найден мертвым, Сеймур испугался, что подозрения могут пасть на него, что его заподозрят в заговоре с целью отвратить короля от леди Кэтрин. Архиепископ Кранмер сказал мне, что Сеймур испытал облегчение, когда стало известно про убийство Тапхольма, поскольку фокус сместился с него. Теперь же он предложил нам помощь, сказав, что готов предоставить заслуживающих доверия людей из своего окружения.
— Зачем ему это?
Харснет беззвучно засмеялся.
— Сэр Томас обожает приключения, и вокруг него постоянно крутится множество таких же, как он, молодых авантюристов.
— Если верить тому, что я о нем слышал, это звучит правдоподобно, — вставил Барак.
— Он отвратительный тип и шельма, но мы не должны отказываться от помощи, кто бы ее ни предлагал. Архиепископ и лорд Хартфорд слишком близки ко двору, и все, что происходит в их окружении, сразу же будет замечено. Но в той суете, которая вечно царит вокруг сэра Томаса Сеймура, никто не захочет и не будет разбираться.
— Но можно ли ему доверять? — с сомнением спросил я.
— У него есть причины держать рот на замке. Он уже замешан дальше некуда, и если все это дойдет до короля, ему тоже не поздоровится. Так что, я думаю, на него можно положиться.
— Что ж, сэр, обо всем, что связано с королевским двором, вам известно лучше, чем мне, поэтому я целиком и полностью доверяюсь вашему суждению.
Харснет склонил голову в знак признательности.
— Благодарю вас.
Поколебавшись, он добавил:
— Каковы бы ни были наши расхождения в части религиозных воззрений, я уверен, что мы с вами сможем весьма успешно работать вместе.
— Я тоже так считаю, сэр, — ответил я, пряча смущение.
— Может быть, вы не откажетесь как-нибудь вечером заглянуть ко мне в гости и отужинать со мной и моей супругой? Мы смогли бы ближе узнать друг друга.
Коронер покраснел, и я понял, что в душе он стеснительный человек.
— С огромным удовольствием, — сказал я.
— Хорошо. — Он встал. — Давайте заглянем в зал капитула. Думаю, там полным-полно папистской символики.
У
Однако сразило нас не это. Окаменев и открыв рты, мы молча смотрели на стенные панели, расположенные под каждым из окон, на которых, в орнаменте из золотых листьев, была написана красочная картина той или иной сцены из Книги Откровения. Тут был проиллюстрирован весь Апокалипсис и его персонажи: апостол Иоанн, Христос в Судный день, зверь с семью головами и десятью рогами, разверстое чрево ада и семь ангелов, изливающие свои чаши гнева на мир, багровый от мук.
Глава 19
Не в силах произнести ни слова, мы стояли и лишь вертели головами, рассматривая панораму конца света. Эта история, последовательно разворачивавшаяся на живописных панелях, прерывалась в одном месте картиной Страшного суда, где праведники отправлялись в райские кущи, а бледные обнаженные грешники были низвергаемы в ад. Но даже этой картине недоставало живых красок и образности, которые отличали сцены из Откровения. Впервые я ощутил всю мощь их воздействия.
Барак подошел к панелям, чтобы рассмотреть их поближе. Его шаги по кафельным плиткам гулким эхом отдавались под высокими сводами зала. Он остановился напротив изображения огромного зверя с семью растущими из могучих плеч шеями, похожими на змей, каждую из которых венчала голова с оскалившейся пастью и с одним или двумя рогами. Перед этой тварью стоял апостол Иоанн в венке из золотых листьев, на лице его был написан страх.
Я подошел к своему помощнику.
— Значит, вот как мог выглядеть зверь с семью головами и десятью рогами, — проговорил я. — Почему-то я не мог себе его представить.
По стилю живописи было ясно, что картины написаны не менее двухсот лет назад. Фигурам недоставало пластичности, передавать которую художники научились гораздо позже. Но, несмотря на это, изображения были живыми и пугающими.
— И все это видели вестминстерские монахи, — тихо произнес я. — Годдард, Локли, Кантрелл. Каждый день, когда братия собиралась в этом зале. Да, такие картины могут зацепить человека за душу.
— Локли был послушником, он не мог участвовать в собраниях монахов, — поправил меня Барак.