Седьмая чаша
Шрифт:
— Рыбий жир, мастер! — еще не успев подойти, завопил он. — Жир из огромных рыбин! Он обладает множеством магических свойств!
Барак резким взмахом руки отогнал назойливого торговца прочь. И тут же в полу моей мантии вцепилась иссохшая рука. Полуобернувшись, я увидел одетую в лохмотья женщину с исхудавшим ребенком на руках.
— Не дайте моей крошке умереть с голоду, сэр! — заныла она.
Я отвернулся, чтобы не встречаться с ней взглядом, и вспомнил истории о том, что нищенки часто намеренно морят своих детей голодом, чтобы те вызывали большую жалость. А может, это была одна из тех историй, которые
Когда мы шли к воротам, выходящим на Сивинг-лейн, я увидел впереди какую-то суматоху. Перед одним из магазинов между двумя приходскими констеблями стояла перепуганная супружеская пара средних лет. Еще двое констеблей вытаскивали из магазина потертые сундуки, а пятый копался в другом сундуке, уже открытом и стоящем на раскисшей от дождя земле. Он вытаскивал из него какие-то странные, на вид чужеземные костюмы. Вокруг успела собраться толпа зевак. Вид у них был мрачный и враждебный. Среди ротозеев я заметил синие куртки нескольких подмастерьев. Тут же вилась стайка покрытых струпьями, беззубых побирушек, едва прикрытых лохмотьями, некоторые из которых даже не имели тех или иных конечностей. Среди них были две женщины с потрепанными, обветренными лицами, вероятно, молодые, хотя возраст их определить было трудно. Беспричинно хохоча, они передавали друг другу кожаную флягу с выпивкой.
— Пока никаких книг, — сообщил констебль, рывшийся в сундуке.
— У нас нет запрещенных книг, — простонал хозяин магазина. — Мы лишь продаем костюмы для театральных постановок, этим и зарабатываем на жизнь. Пожалуйста…
— Ага, — проворчал стоявший рядом с ним констебль, — продаете актеришкам, которые играют пьесы Джона Бейла [24] и прочую еретическую непристойность.
Толпа злобно заворчала. Констебль, проводивший обыск, вытащил из сундука накладные бороды, отчего пьяные нищенки зашлись в неудержимом хохоте.
24
Джон Бейл (1495–1563) — английский драматург, историк, религиозный деятель. Автор моралите «Моисей и Христос»; исторической драмы «Король Джон» (1558). Также ему принадлежит «Жизнеописания знаменитых писателей Великобритании» на латинском языке.
— Ну вот, чистки дошли и до Вестминстера, — со злостью прошептал Харснет. — Вот почему тут околачивался Боннер.
— Мне надо спешить.
Я не хотел оставаться тут и наблюдать эту неприятную сцену.
— Пропустите!
Я стал проталкиваться через толпу, но зеваки, пытаясь занять как можно более выгодную позицию, лишь плотнее сбивались в кучу и не давали пройти к воротам.
Барак, находившийся впереди меня, стал грубо расталкивать ротозеев.
Нищих все прибывало. Протягивая худые руки, они плотным кольцом окружили толпу обычной публики. Передо мной вырос молодой оборвыш.
— Пошел прочь! — рявкнул я на него, проталкиваясь по направлению к воротам.
— Ага! — заорал он. — Горбатая ворона!
Продолжая пробираться через толпу, я вдруг почувствовал острую боль в левом предплечье и услышал, как возле моего уха кто-то шепотом произнес мое имя:
—
Я вскрикнул и схватился за болевшее место. Когда я отнял руку, ладонь была в крови. Услышав мой крик, Харснет и Барак обернулись. Я закатал порванный рукав мантии и увидел длинный разрез на своем дублете, из-под которого сочилась кровь.
— Меня пырнули, — проговорил я и почувствовал, как закружилась голова.
— Снимите мантию, — велел Барак.
Его взгляд метался по толпе, но в такой суматохе было невозможно понять, кто напал на меня.
Я сбросил мантию. Стоявшие рядом зеваки с любопытством наблюдали за тем, как Барак раздвинул разрез на моем рукаве и присвистнул.
— Вас полоснули ножом, — констатировал он. — Хорошо хоть артерия не задета.
Он вытащил кинжал, разрезал безнадежно испорченную мантию на полосы, наложил из них повязку на мое предплечье и сделал перевязь, чтобы рука была подвешена к шее. Сначала кровотечение усилилось, но уже через считанные секунды прекратилось.
— Нужно наложить швы, — сказал Харснет.
Лицо его было пепельно-бледным.
— Я отведу его в суд, а потом приведу доктора Малтона, — проговорил Барак. — Вы мне поможете?
— Это был он, — тяжело дыша, проговорил я. — Я слышал, как он прошептал мое имя сразу же после того, как ударил меня.
Я снова почувствовал головокружение.
Кое-как мы пересекли площадь Нового дворца и вошли в Вестминстер-холл. Мою руку сводило от боли, а одежда пропиталась кровью. Харснет что-то сказал стражникам, и меня провели в маленькую боковую комнатку, где я уселся на лавку, держа руку так, как велел Барак.
— Я пойду за старым мавром, — сказал он.
— Сначала зайди к секретарю суда, — велел я. — Скажи, что меня ранили, и попроси отложить сегодняшние слушания. А после отправляйся к Гаю.
Увидев во взгляде Барака сомнение, я добавил:
— За меня не волнуйся, кровотечение почти остановилось. И поторапливайся!
— Я останусь с ним, — вызвался Харснет.
Барак кивнул и вышел.
— Вы не видели, кто это был? — спросил я Харснета.
Коронер отрицательно покачал головой.
— Нет, толпа была слишком плотной. Это мог быть кто-нибудь из бедняков, пришедших поглазеть на несчастных хозяев лавки.
— Это был он.
Острая боль пронзила руку, и я стиснул зубы.
— Сначала он избил Тамазин, а теперь пырнул ножом меня. Это еще одно предупреждение.
— Но откуда он мог узнать, где вы сегодня будете? Это было известно только мне и Бараку.
— Вы говорили о том, что собираетесь встретиться со мной, Кранмеру или кому-нибудь из Сеймуров?
— Нет, вчера вечером у меня не было для этого времени.
Внезапно на лице коронера отразился испуг.
— Боже мой, какой силой наделил дьявол это создание!
Мой уставший мозг был не в состоянии придумать какой-либо рациональный ответ на этот вопрос или объяснить невероятную способность этого человека следовать за нами, оставаясь невидимым, и знать о каждом нашем шаге. Внезапно все предметы передо мной опять поплыли, и я, должно быть, потерял сознание, потому что, когда я открыл глаза, то увидел юного Пирса, глядящего на меня с профессиональным любопытством. Рядом с ним стояли Гай и Барак, причем мой помощник выглядел не на шутку встревоженным.