Седьмая часть тьмы
Шрифт:
Они покинули столовую и перешли на террасу, где прохлада наступающего вечера придавала вину особую прелесть: оно грело. Принц курил свои сигары, профессор напряженно сидел на плетеном стуле, на котором, казалось, так сидеть невозможно, он располагал к расслабленности, отдыху, неге. Константин и отдыхал. Разговор касался общих знакомых. Кто, где, с кем. Выходило так, что большинство вели жизнь самую обыкновенную - женились, растили детей, служили. Двое погибли на немецком фронте, один - на китайском. Карьера улыбнулась нескольким, но всех превзошел Вабилов, которому сегодня вручают Нобелевскую
– Вы, кажется, будете работать здесь?
– Константин решил поговорить о деле. Самый безопасный вид беседы.
– Попытаюсь, - профессор Канович в отсутствии принца немножко обмяк.
– Не знаю, получится ли. Давно не практиковался.
– Отвыкли руки от паяльника?
– захотелось поговорить, как встарь, если не накоротке, то как коллега с коллегой.
– К паяльнику они как раз привыкли. Я последнее время имел большой успех как лудильщик. Лучший лудильщик на десять верст в округе. Худые кастрюли, ведра, все ко мне. Примусы починял, - Лейба говорил как бы с юмором, посмеиваясь, акцент вернулся.
Константин смутился. Поговорили, называется. Но отмалчиваться было неудобно, и он продолжил:
– Да, сейчас с научными разработками сложно… - фраза удобная, но пустая. Можно подставить любые слова вместо "научных разработок" - сейчас с кредитами сложно, с продуктами, с заграничными поездками…
– Какое сложно, это ведро в третий раз лудить сложно, а научные разработки, как вы изволили выразиться - дело обычное, были бы деньги, хоть немножко, ну, и голова какая-никакая. Моя, - Лейба пощупал голову, - похоже, ближе к никакой, раз я ввязался в это дело. Лампу Алладина решил ваш дядюшка сделать, не больше, не меньше.
– Простите?
– Источник одноцветного излучения, причем цвет - за пределами красного. Невидимый прожектор. Таинственные лучи смерти, как пишут в приключенческих романах.
– Действительно смерти?
– Во всяком случае, времени придется убить немало. Одно дело - на бумажке карандашиком маракать, другое - построить. Резонаторы уникальные, грех не использовать.
– Резонаторы?
– Константин действительно пытался понять, о чем шел разговор, шутит профессор, или просто… того. Впрочем, Лейба всегда имел обыкновение валять дурака. Хорошо, если сохранились силы продолжать.
– Казалось бы, дрянь, дамские побрякушки, а более подходящего резонатора, да что резонатора, сердца системы не сыскать. Рубины, пара прекрасных рубинов. Не знаю, фараоновы те рубины, как утверждает Петр Александрович, нет ли, но свойства их изумительны. Я в самом деле начинаю верить, что удастся соорудить нечто необыкновенное. Фонарь для слепых.
– Я рад, что вы нашли интересное дело.
– Я? Это оно меня нашло. Сам я искать ничего не могу и не должен, мое дело - мелкий ремонт. Знаете, сколько деталей в швейной машине "Зингер"? И если какая-нибудь, не дай Бог, сломается,
– Послушайте, профессор, - Константину по-прежнему было неловко, но причем здесь он?
– В конце концов, тысячи людей оказались в куда более трудных условиях, да хоть я сам - воевал, трижды ранен, из них дважды - тяжело. Ведь не обвинять после этого весь мир?
– Разве кто-то обвиняет? Тем более весь мир? Напротив, я очень благодарен тому, что могу пусть ненадолго освободиться от худых кастрюль. Пусть поймут, каково без меня, больше ценить станут.
А профессор, однако, полграфина выпил. Тогда понятно. Трезвый пьяного понять не может. А наоборот - запросто. Все становиться простым и доступным.
– Вам потребуется оборудование?
– Константин решил вести себя, будто ничего не происходит. Просто встретились коллеги, долго не виделись, бывает, и обсуждают предстоящую работу.
– Масса. Огромная масса всевозможных и большей частью ненужных вещей. К сожалению, разбрасываться временем не приходится, и потому обойдемся тем, что есть. Вы жидкий гелий сможете достать?
– Жидкий гелий? Наверное… - он начал вспоминать, где можно разжиться такой странной материей. Разве у Леонидова? Он из природного газа этот гелий на дирижабли извлекает.
– Гелий мы добудем, и аппарат для сжижения тоже.
– Аппарат… Я в этих аппаратах понимаю столько же, сколько и в апельсинах. Ничего, освоимся, научились же кушать плоды мудрого руководства.
По счастью, вернулся принц. Они допили вино, не отвлекаясь на никчемные разговоры, и Лейба откланялся - устал с дороги.
– Как он тебе?
– Петр Алексеевич, похоже, волновался, но вряд ли отношением Константина к Лейбе. Скорее, он просто пытался отвлечься. От чего? Неприятности, или просто вечные хлопоты делового человека, миллионщика?
– Не знаю. Злой, обиженный.
– Не удивительно. Радоваться причин было немного.
– Я так и не понял, чем он будет заниматься. Что-то со светом?
– Надеюсь, получится. Профессор Канович предлагает совершенно новый подход.
– Он называет это лампой Алладина.
– Лампа Алладина? Да уж, не в бровь, а в глаз. Только джинн вряд ли захочет оставаться рабом лампы. Ты извини, но я жду звонка из Лондона. У тебя там интересов нет? Если есть, советую срочно все ликвидировать. Я отдал распоряжение - продавать, все продать до конца дня.
– Что-то серьезное?
– Серьезно уже давно. Сейчас - более чем серьезное. Так тебя связать с биржей?
– Нет, все мое храню в России. И в Швейцарии.
Принц вернулся к телефону. Мог бы и сюда приказать принести аппарат. Нервничает.
Насколько Константин знал, особых интересов в Англии не было и у принца. Южный и китайские рынки были куда заманчивее европейского, не говоря уж об Америке, капитал приносил тридцать процентов прибыли, и каждый империал стремился туда, стремился неистово, неудержимо. Катятся кругленькие золотые империальчики, катятся, как колобки. Нет, принца беспокоит что-то другое.