Седьмая девственница
Шрифт:
— Что за вечер! — сказала она и обхватила руками колени, устремив взгляд перед собой.
Я постепенно приходила в себя, и тут вспомнила о том, что слышала, стоя в шкафу. Это ведь из-за того, что Меллиора танцевала с Джастином, Джудит его приревновала.
Я посмотрела на Меллиору.
— Ты ведь танцевала с Джастином? — спросила я.
— Конечно.
— Его жене это не понравилось.
— Откуда ты знаешь?
Я рассказала ей о своих приключениях. Глаза у нее широко раскрылись, она вскочила, схватила меня
— Керенса, я так и знала, что с тобой что-нибудь случится! Расскажи мне слово в слово, что ты слышала из этого шкафа.
— Да я уже все рассказала… все, что помню. Я жутко перепугалась.
— Ну еще бы! Как ты вообще смогла?
— Не знаю. Мне казалось, что это единственное, что мне остается. А она была права, Меллиора?
— Права?
— Что его ревнует?
Меллиора засмеялась.
— Она же за ним замужем, — сказала она; а я подумала, не кроется ли за этой легкостью какая-то горечь.
Мы немного помолчали; каждая думала о своем. Потом я прервала молчание.
— По-моему, Джастин всегда тебе нравился.
Обстановка располагала к откровенности, можно было поверить друг другу тайны. На нас все еще действовала магия бала, и в эту ночь Меллиора и я стали еще ближе друг к другу, чем раньше.
— Он не такой, как Джонни, — сказала она.
— Ну и слава Богу, что не такой, — хотя бы ради жены.
— От Джонни никому покоя нет. А Джастин, похоже, людей совсем не замечает.
— Даже тех, у кого греческий профиль и длинные золотистые волосы?..
— Да нет, просто никого. Он как будто на всех со стороны смотрит.
— Может, ему лучше быть монахом, чем мужем.
— Ну что ты говоришь! — И тут она стала рассказывать про Джастина; как они с отцом были в первый раз приглашены к Сент-Ларнстонам на чай; как в тот день на ней было муслиновое платье с узорами; как вежливо вел себя Джастин. Мне стало ясно, что это у нее детское восхищение, и я надеялась, что больше тут ничего нет, потому что мне не хотелось, чтобы она сильно переживала.
— Да кстати, — сказала она. — Ким сказал мне, что уезжает.
— Да?
— По-моему, в Австралию.
— Прямо сейчас? — Голос мой звучал напряженно, хотя я старалась, чтобы ничего не было заметно.
— Надолго. Он отплывает вместе со своим отцом, но сказал, что может какое-то время побыть в Австралии, — у него там дела.
Очарование бала, похоже, совсем прошло.
— Устала? — спросила Меллиора.
— Да, уже наверно очень поздно.
— Ну, скорее рано.
— Надо немного поспать.
Она кивнула и пошла в свою комнату. Странно, как мы обе сразу сникли. Может быть потому, что она думала о Джастине и о страстно любящей его жене? Может быть потому, что я думала о Киме, который уезжает и ей об этом сказал, а мне нет?
Примерно через неделю после бала к нам приехал доктор Хилльярд. Я была на лужайке перед домом, когда подъехала его карета,
— Его преподобия Чарльза Мартина нет дома, — сказала я ему.
— Ну что ж. Я приехал поговорить с мисс Мартин. Она-то дома?
— Да, конечно.
— Тогда, пожалуйста, скажите ей, что я приехал.
— Разумеется. Проходите, пожалуйста.
Я провела его в гостиную и пошла за Меллиорой. Она была у себя в комнате и вроде бы удивилась, когда я сказала ей, что доктор Хилльярд хочет ее видеть.
Она тут же спустилась к нему, а я пошла в свою комнату, размышляя о том, не больна ли Меллиора и не обращалась ли она потихоньку к доктору.
Через полчаса карета уехала, и тут же дверь моей комнаты распахнулась и вошла Меллиора.
Лицо у нее было бледным, глаза казались почти темными; такой я ее еще никогда не видела.
— Ах, Керенса, — сказала она, — это ужасно!
— Да что случилось?
— Это о папе. Доктор Хилльярд говорит, что он серьезно болен.
— Ах… Меллиора.
— Он говорит, что у папы какая-то опухоль и что он посоветовал ему проконсультироваться у другого врача. Папа ничего не говорил мне. Я не знала, что он обращался к врачам. Теперь они считают, что картина ясна. Керенса, это невыносимо! Они говорят, что он скоро умрет.
— Да как они могут это знать?
— У них почти не осталось сомнений. Доктор Хилльярд считает, что ему осталось жить три месяца.
— Не может быть!
— Он говорит, что папе нельзя больше работать, потому что силы у него на исходе. Ему надо лежать в постели и отдыхать… — Она закрыла лицо руками; я подошла к ней и обняла ее. Мы прижались друг к другу.
— Может быть, они ошиблись, — сказала я.
Но сама я этому не верила. На лице его преподобия уже давно видны были признаки смерти.
Все изменилось. С каждым днем его преподобию становилось хуже. Меллиора и я ухаживали за ним. Меллиора твердо решила, что будет все делать для него, а я знала, что буду ей помогать.
В доме появился Дэвид Киллигрю — викарий, которого прислали исполнять обязанности священника, пока, как говорилось, не будут произведены соответствующие изменения. Имелось в виду, пока не умрет его преподобие.
Пришла осень, и мы с Меллиорой почти безотлучно были дома. Уроками мы занимались мало, хотя мисс Келлоу никуда не уезжала: просто мы почти все время хлопотали вокруг больного. В доме все шло не так, как прежде, и я думаю, мы все испытывали благодарность к Дэвиду Киллигрю, редкостной доброты человеку. Ему было лет под тридцать, и его ненавязчивое присутствие в доме никому не доставляло хлопот; он хорошо читал проповеди в церкви и справлялся с приходскими делами на удивление успешно.