Седьмая симфония
Шрифт:
И, помолчав, она сказала с глубоким убеждением:
— Это вы его спасли.
Воронов продолжал следить рассеянным взглядом за мальчиком, который, как причудливый зверек, то появлялся, то исчезал среди железного лома.
— Трудно тебе было с ним в такую зиму.
— Нет, не трудно. Одной трудней. Если только для себя, так разве можно так мучиться? А так, даже если уж совсем нету сил, так ведь знаешь, что тебя кто-то ждет, и если не придешь, так он ведь умрет попросту. Нет, так легче,
Воронов внимательно посмотрел на нее.
— Сколько тебе лет, Катя?
— Мне пятнадцать скоро.
Солнце опустилось ниже. Тень от стены уже закрыла половину пустыря.
— Очень любишь своего Сережу? — как-то глухо, вполголоса спросил Воронов.
— Да, очень. — И, помолчав, она сказала совсем тихо, не глядя на него: — Конечно, человеку плохо, если его никто не любит. Только, я думаю, это еще хуже, если самому некого любить. Правда? Надо, чтобы у каждого человека был кто-нибудь, кого бы он любил.
— Вот как? — начал Воронов и замолчал.
Митя подошел к ним и тоже пристроился на краешке кровати.
Воронов вздрогнул и подвинулся. Митя уселся поудобнее и стал с любопытством разглядывать лежащего перед ним человека. Потом он осторожно дотронулся до его лица своими тонкими пальцами.
— Ну, что скажешь? — ласково спросил Воронов.
Но Митя только смущенно улыбнулся в ответ.
— Вы не думайте, что он дурачок, — быстро сказала Катя. — Он очень умный. Он все понимает, только говорит мало, потому что он все время один, бедняга. Он и людей-то совсем не видит. Даже я, и то ведь только утром с ним, а вечером приду, так он поест — и уже сонный.
— А что, его нельзя в детский сад отдать? Или их нет сейчас?
— Есть! — с оживлением воскликнула Катя. — И около нас недавно открыли. Да только его не берут! Я уже ходила просить, а они говорят: «Ты не работаешь, так можешь сама за ним смотреть». У них мест мало. И там заведующая такая сердитая. Ничего у меня и не вышло. А там знаете как хорошо! Конечно, надо карточку отдать, но ведь их там кормят. Им кашу на обед дают. Суп тоже дают, а еще и кашу. А когда они вечером идут домой, им пятьдесят граммов хлеба дают с собой. И гуляют с ними, если нет обстрела. Только они его не берут, Сережку!
— Давай-ка я его завтра сведу, — вдруг предложил Воронов. — Что мы теряем? Попробуем! Скажу, что мой. Не станут же они у меня документы проверять?
— Нет, в самом деле?
— А почему бы и нет? Подумаешь! Совру для хорошего дела. Мне они не откажут, будь спокойна.
Теперь уже почти весь пустырь погрузился в густую тень. Только старая железная кровать и те, что сидели на ней, все еще были озарены мягким золотистым светом.
— А хорошую мы кровать нашли, правда? — сказала Катя с гордостью.
— Отличная
— Вы знаете, надо нарезать травы; она быстро высохнет — и можно сенник сделать, если накрыть плащ-палаткой.
Он усмехнулся.
— Нет, не успеет высохнуть твоя трава, Катя. Я ведь уезжаю через два дня.
Катя печально опустила голову.
На следующий день они все трое подошли к высокому дому, у дверей которого висела новенькая надпись: «4-й детский сад Октябрьского района».
— Это здесь, — сказала Катя шепотом, словно сердитая заведующая там, наверху, могла ее услышать и узнать.
— Ну что ж, — сказал Воронов, — смелого пуля боится, смелого штык не берет. Давай его бумажки, Катя.
Катя вытащила из кармана завернутые в носовой платок бумаги.
— Вот метрика. А это его карточки, — не оброните, ради бога.
— Ну, что ты! — Развернув метрику, он прочитал ее и спрятал вместе с карточками в карман гимнастерки. — Ну, пошли… Сергей Дмитриевич, — проговорил он, улыбаясь.
Митя доверчиво подал ему руку.
— Я вас здесь подожду, за углом, — сказала Катя.
Стоя у открытой двери, она смотрела, как они не спеша подымались по лестнице. Воронов держал Митю за руку, и тот очень старался идти с ним в ногу, упорно, с сосредоточенным усилием преодолевая каждую ступень. Каким крошечным казался сейчас мальчик рядом с этим высоким человеком!
Когда они исчезли за поворотом лестницы, Катя отошла за угол и остановилась там, прислонившись к стене в позе терпеливого ожидания.
Редкие прохожие шли мимо, не обращая на нее никакого внимания, — у каждого свои заботы, свои дела.
Катя стояла задумавшись. И хотя она с нетерпением и беспокойством ожидала возвращения Воронова и то и дело выглядывала из-за угла посмотреть, не идет ли он, она пропустила тот момент, когда он появился, и увидела его, когда он уже спокойно стоял у дверей, щурясь от солнца и неторопливо оглядываясь вокруг. И он был один.
С минуту Катя не шевелясь смотрела на него из-за угла, потом встрепенулась и радостно к нему подбежала.
— Взяли? — вся сияя, быстро спросила она.
Воронов, улыбнувшись, кивнул головой.
— Взяли!
26
Ясным ранним утром Воронов, Митя и Катя стояли на мостике с гранитными обелисками, где канал пересекает канал. День только начался, и даль еще была окутана туманом.
Воронов был в шинели, мешок перекинут через плечо.
— Ну, не провожайте меня дальше, — сказал он решительно. — Вам пора идти, а то опоздаете в детский сад. А ведь заведующая строгая!