Седьмая звезда
Шрифт:
…Это было похоже на взрыв сжиженного кислорода, где ударной волной задело их обоих, заставив пошатнуться, и задыхаясь побледнеть! Вот он стоит перед ней, …впервые за четыре года, …уже не её Зур, а пышущий злобой химер!
— Кто вам позволил её сюда притащить?!! — почти взвыл он, сжавшись, отступая назад.
— Здравствуй. Рада, что ты жив. Может быть, я и предала тебя, Зур, но я верила, что этим спасу тебя, — прошептала она, не сводя с него глаз. — Я отказалась от того, что было мне дороже всего на свете, …ради тебя …, - хватаясь за сердце, Энн упала на пол, потеряв сознание.
Раньше всех, почти молниеносно
— Это ещё кто такой?!! — содрогнувшись, со злостью спросил Зур. Его тело просто начало извиваться! Братья решили, что Зура выгибает от ярости, но никто из них не знал, что боль в его груди становиться невыносимой.
— Это родственный дух нашей Энн, — кивнул в сторону Бунна, Лакур, растеряно пожимая плечами.
Бунн метнул на Зура сердитый зелёный взгляд:
— А ты думаешь, что родственными духами становятся лишь под одним одеялом? — язвительно бросил он, набирая тем временем шприц.
Дикая ярость бросила его на этого нахального имперского солдата! Но Тиар преградил ему путь, упершись в грудь разъяренному химеру:
— Зур, остановись, Бунн мой родной сын!!! Бунн, что с ней?! — Тиар бросал обеспокоенный взгляд то на Зура, то на неподвижно лежащую девушку, которой на грудь установили какой-то прибор.
Бунн ввел ей лекарство, и со знанием дела включил кардиплант, глядя на его показания, он ответил:
— Энн точно не скажет вам, что она умирает. Лично я думаю, что это из-за проклятого сипата её сердце за четыре года износилось так, как не износилось бы за сорок четыре года! Если ей не сделать операцию по пересадке донорского сердца — её не станет уже через несколько месяцев, а может быть и раньше. Ты можешь быть доволен химер, что твоя королевская честь будет отомщена! — его тяжелый осуждающий взгляд уставился на Зура.
Пристально наблюдавший за всем этим застывший Зур, протяжно прошептал:
— Я доволен. Это всё чего я хотел! Я и так слишком долго ждал.
Пораженные новостью, переживая за сестру, братья расступились, давая ему пройти. Не сказав больше никому ни слова, Зур покинул «бронтозавр».
Начиная приходить в себя, Энн застонала, но Бунн придержал её рукой, не давая ей подняться:
— Только не так быстро, красавица! — произнес он ей, ободряюще улыбнувшись, — Пока наше сердечко не успокоиться, лучше отдохнуть там, где ты примостилась. Эннжи, тебе уже противопоказаны такие нервные нагрузки. Если честно я ожидал, что ты хлопнешься в обморок ещё при встрече с отцом. Нужно подумать о том, чтобы вернуться к Натану. И знай, я не дам тебе умереть, я вредный!
— Я не хочу, — прошептала она, — Не хочу никуда лететь, не хочу к Натану, дай мне ещё время несносная нянька.
— Совсем не много Эннжи, я прикреплю тебе на грудь пластырь с датчиком, его база будет постоянно при мне. Если я получу сигнал о том, что положение близко к катастрофическому — я немедленно увезу тебя с планеты! И не нужно мне в который раз говорить, что ты решила закончить эту безрадостную жизнь. Вот, …а сейчас я отнесу тебя в ту милую каюту, и ты немножечко поспишь, — Бунн осторожно взял девушку на руки, как ребёнка
Минут через десять Бунн снова возвратился к остальным, заранее зная, что её семья захочет узнать больше о болезни Энн. И он оказался прав! Как только он вошел, Лакур вскочил с места и схватил его за шиворот:
— Отвечай, почему ты сразу нам не сказал?!! Теперь это слишком опасно, ей нельзя здесь быть! Ты что, имперец, сбрендил?! Какого штака ты тогда позволил ей лететь с нами?!
Бунн с огромным трудом оттолкнул от себя здоровяка крешанца, предупреждающе выставив вперёд руку:
— Во-первых, не позволить ей лететь — это всё равно, что заставить планету обращаться в противоположную сторону! Энн хотела этого! Во-вторых, она взяла с меня слово, что я никому не скажу! Я ей соврал, зная, что сказать всё равно придётся. Поэтому я с ней и полетел, чтобы вовремя оказать помощь, потому что ещё раньше я дал слово себе, что не дам ей умереть, а себе как вы понимаете, я врать не люблю! И, в-третьих, не смей таким тоном называть меня «имперец» будто я мразь!
— Так, возьмите себя в руки! Лакур, сядь на место! — хмуро бросил Тиар. — Мы все обеспокоены! И я уверен, что каждый в этой каюте не желает Энн ничего плохого, потому что мы одна семья! И все вместе, мы придумаем, как быть со всем этим. Я прав, Бунн? — старый пират пытливо взглянул на обретенного сына. Была в этом взгляде и печаль, и вина, и благодарность, но он бы не был пиратом, если бы в этом взгляде не скользнула подозрительность. Тиар пытался прощупать, что твориться в душе этого парня, что же скрывается за этим высокомерным взглядом, можно ли ему доверять, приняв в свою семью, в своё сердце. И интуитивно отец ощутил, что если этот солдат так борется за жизнь его дочери, значит, ему можно доверить и свои жизни, тем более что скорее всего, в его жилах текла его собственная кровь.
Бунн открыто посмотрел ему в глаза и, взвешивая каждое слово, ответил:
— Я не знаю, что вы там ещё задумали, но в одном наши интересы точно совпадают. А что касается одной семьи — это покажет время, как говорит Энн, нужно срастись духом!
Тиар довольно усмехнулся. Было что-то в этом парне, так напоминающее его самого в молодости. Чем больше старый пират смотрел на него, тем яснее видел, что это действительно его мальчик, которого подарила ему его единственная и так внезапно оборвавшаяся любовь.
Зур не знал, как справиться с тем, что творилось у него внутри! Какая-то сила упорно пыталась восстать, а другая с чудовищной настойчивостью гасила её взрывами ненависти. Дрожащее чувство в душе было обтекаемо жгучей болью, которая высасывала из него силы, опустошала, уступая место бездумному гневу и слепой ярости. Все разрушительные чувства, которые он испытывал по отношению к Энн — он автоматически направлял и против себя, уничтожая свою душу! Его терзания, как и её сердечная боль, были связаны с грубым нарушением сипата. Древняя и загадочная сила не прощала такого отношения. Если бы можно было сравнить состояние Зура, то это можно описать, как если бы ему нанесли глубокую кровоточащую рану, и вместо того чтобы дать ей затянуться он намеренно бередил её, раздирая заново истерзанную плоть.