Седьмое колено

Котова Алиса

Глава 3. СВЯТАЯ РУСАЛКА

В глубине Самарской области, недалеко от деревни Тростянка, близ дороги, ведущей к самым ягодным в этих краях лугам, есть озеро под названием Святая Русалка. Красивое озеро, заросшее по берегам вековыми ивами, с зеленой до изумруда водой, давнее-давнее, со своей историей. Много про него чего интересного рассказывают древние бабки, которых мало кто из молодежи слушает, потому что молодежь сейчас вся неместная, нетростянская, приезжая из Самары на выходные или на каникулы сюда отдыхать. Однако запрет на купание в этом озере чтут все любовники, потому

что бывало тут всякое. Потому что и по сей день в этом озере случаются странные вещи, очень похожие на те, что происходили здесь много лет назад…

…Дочь купца первой гильдии Арутюнова красавица Елена замуж будто и не торопилась вовсе. Многие к ней сватались, позарившись на такие-то отцовские миллионы, но при отказе сильно не настаивали – будто узнавали что-то про нее такое, с семейной жизнью несовместное. Злые языки поговаривали, что никто эту богатенькую красотку замуж не берет по причине ее необузданной любви к противоположному полу. Арутюнов парочку злых языков изловил, и при одном упоминании о страшных пытках, которые купец обещал им устроить, они рассказали, откуда дурная слава про его дочь пошла. От художника, который пять лет назад рисовал с Елены портрет да позволил себе вольность: приличный-то портрет продал купцу, и украшал он теперь его столовую. А еще один, оставив в нем только Еленино прелестное личико, размножил, снабдив самыми непристойными эротическими прелестями, подробностями и одеждами, призванными соблазнять одним своим видом игроков в карты, на которых он эти портретики и намалевал. Карты пользовались большим спросом в Самаре, и образ купеческой дочери прочно связался и у игроков, и у женихов с образом распутной женщины. Конечно же, художник Арутюновым был пойман, и принял он от руки купца при полном попустительстве надзорных органов страшную смерть, но изъять все растиражированные колоды оказалось делом невозможным. Поэтому купец не стал сопротивляться, когда дочь нашла себе самого бедного жениха – конюха из их имения в Тростянке, к тому же моложе ее на десять лет.

После свадьбы молодые поселились в Тростянке. Арутюнов отдал дочери шкатулку с семейными драгоценностями, помог построить дом, подарил большую супружескую кровать с шишечками на гнутых спинках. Целую подводу подушек на гусином пуху снарядил от своего дома до Еленина… Она взбила их. Сложила горкой на кровати, накрыла белой, вывязанной кружевными морозными узорами накидкой, – отошла, полюбовалась на дело рук своих. Опять все разобрала и сложила по новой – теперь осталась довольна. В буфете полукругом расставила стопки, на другой полке – матушкины сахарницу и вазочки. На полу расстелила яркие половики-дорожки. На подоконниках расставила герани в горшочках. В передний угол на полочку поместила икону. В такой красоте конюх Павел еще никогда не жил. Аж оробел, когда вошел, присел на краешек табуретки, отер пот со лба:

– Как ты тут все, Олёна, прибрала красиво-то! – восхитился.

– Теперь так будет всегда! – пообещала жена. И обманула: так было только год. Потом чаще – кувырком, потому что родила Елена Павлу восемь сыновей и порядка в доме после первенца больше не видели. Как и достатка. До Арутюнова-таки добралась Советская власть, которую в Тростянке долго не знали в лицо. Он умер с горя очень быстро прямо на крыльце, где три дня просидел в переживаниях после бандитского, как он выразился, налета красноармейцев на его имение. Иногда поворачивался, смотрел через разломанную дверь

на перевернутые шкафы, расколотые горшки, вздыхал, отворачивался, опять вздыхал – так и умер сидя.

А потом, уже много позже, Павла Елена проводила на войну. Пешком шли вдвоем до Хилкова – 15 верст. Завернули по дороге к озеру, искупались. Домой она вернулась на следующий день.

– Как там папка-то? – спросил старший Иван, обрадованный, что мать наконец вернулась, всучивая ей беспокойного мальца.

– Нет больше у вас папки, – сказала Елена и, спустив сына на пол, устало повалилась на кровать.

– Как это нет? – удивился Иван. – А где ж он?

– На войне он, – глухо ответила Елена и отвернулась к стене.

Проспала до вечера. Когда проснулась, наварила чугунок картошки, намыла огурцов с огорода, собрала всех вокруг стола. Ужин сыновья проглотили вмиг.

«Вот и осталась я одна с кучей вечно голодных мальчишек», – подумала Елена. А вслух сказала:

– Вот и остались мы одни. Будете ли мне помогать? Выживем ли?

– Выживем, матушка, – сказал Иван. – Мы все будем тебе помогать.

– Ну, тогда спать, спать идите, – улыбнулась Елена, погладив его по вихрам. – А я приберусь тут немножко.

Когда в доме все стихло, она присела перед окном. С портрета под образами, освещенный лунным светом, смотрел на нее Павел – молодой, красивый. «И мертвый», – прошептала она. И усилием воли втянула назад выкатившуюся было из правого глаза слезу. Колючий комок в горле тоже проглотила, запила ледяной водой из ковша, аж зубы заломило – отвлекло на минуту от дум горьких.

Она вспомнила, как он приходил к ней свататься – молодой, красивый, в драных штанах.

– Штаны сначала заштопай, жених! – посмеялась только.

И новые его штаны – сатиновые в синий цветочек, из сестринской юбки пошитые, в коих пришел к ней на следующий день с тем же предложением, тоже вспомнила – улыбнулась. Сразу тогда он ей понравился – голубоглазый, в этих синих цветочках, будто его и ждала всю жизнь.

Отец отговаривал тогда ее от свадьбы. Не из-за бедности жениха, а из-за возраста его:

– Слишком молод он для тебя, Елена! На десять, почитай, годков моложе. Начнет за девками бегать – знаю я их кобелиную породу – наплачешься!

– Не будет! – уверенно отвечала Елена. – Не позволю. Да и люба я ему, видно же.

– Это сейчас люба, а потом… Все они, мужики, одинаковы.

– И ты матушку не любил после свадьбы? – спросила она строго, изогнув дугою правую цыганскую бровь. – Только не ври мне сейчас!

– Я? Что ты! Что ты! – замахал руками Арутюнов. Но вдруг стух, смутился: – Но мысли гулящие были, признаюсь. Заглядывался на других. Но не успел, слава богу, огорчить матушку твою до смерти до ее. А после смерти-то – как отрезало, никого мне не надо стало… Но за тебя я тревожусь, не доверяю мужу энтому. Больно уж юн. Больно юн, Еленушка.

– Не надо, батюшка! – остановила она отцовские причитания. – Я с ним справлюсь. Я же вся в тебя!

Что не справилась с Павлом, Елена узнала месяцев за семь до рождения младшего сына. Ощутив как-то с утра знакомую тошноту у горла, она прислонилась спиной к печке, посмотрела на образа и стала молить Деву Марию о дочери. Молитвы нарушила тростянская сплетница бабка Серафимовна. Охая и отфыркиваясь, она ввалилась в дом и, обмахиваясь лопухом, попросила у Елены воды. Напилась, громко сглатывая и сверля из-за ковша Елену глазами.