Седьмое небо
Шрифт:
Глава 1. Неизвестный 1947-й год
Как оказался здесь я не совсем понял: несколько часов назад я сел в поезд в Арсеньеве, куда перегнал на гарантийный ремонт Ка-52, который замучил техников своими отказами: то одно, то другое, то третье. И ехать недалеко, до Хабаровска-2. Нас отвели для получения новой техники туда, а так, последнее время, базируемся в других местах, немного западнее, есть там такая территория «404», и там требуется частенько работать по земле. А техника имеет противное свойство: «изнашиваться». Вот нас и отвели, дескать, на отдых. Мало того, что не домой, так еще и четвертый месяц никак не можем объявить, что перевооружение закончилось. На голове у меня солидная шишка, но кому из нас она принадлежит я еще не разобрался. Мой «визави» – лейтенант-летчик-истребитель, впрочем, по документам он стал лейтенантом четыре дня назад, хотя служит уже давно, с 1938-го, девять лет. Сам я – полковник, заканчивал Качу, был истребителем, затем пришлось переучиваться, когда вертолетчикам понадобились
– Обидчик твой уже покойник, а денег в сумке было много. Они ему ни к чему, а тебе пригодятся.
С меня он попросил только расписку. Еще я расписался в протоколе, который они составили. Трое суток до Улан-Удэ ехал спокойно, потом начал немного волноваться. Все-таки, между нами хренова туча лет, другие уставы, другой сленг, который в авиации весьма распространен. Но, появилась небольшая надежда, что лейтенант жив, просто ударили его качественно. Ничего, двадцать семь лет, молодой еще, оклемается!
Утром на четвертые сутки, прибыл в Улан-Удэ. Парнишка еще постанывает у меня в голове, но мысли пока бессвязные. Делать нечего: на площади у вокзала стоит «лучший друг летчика», длинноносый зеленый автобус, изготовленный из автомобиля ЗиС. Поднимаюсь и спрашиваю у водителя:
– Вы не подскажете: как попасть вот сюда? – я показал свое предписание.
– Я туда не еду, мы на Уду, это в другой стороне. А автобус на «Сокол» будет через полчаса. Обычно вон там встает. Там навес есть. Подожди его там.
Ждать пришлось довольно долго, но водитель разрешил пройти в салон, и через час остановил автобус возле штаба. Там меня задержали ненадолго, тот же автобус забросил меня на еще одну площадку в Иволгинске. Рядом находился колхоз «Красная иволга», военный городок носил название по этому колхозу. (Позже на месте старых казарм остался небольшой полигон и стрельбище.) Именно там находилась покрытая металлическими плитами ВПП, три казармы и центр переучивания «Сокол». Еще две площадки находились на востоке и на севере от самого поселка «Сокол». Но там базировались поршневые самолеты Ла-9 и Ла-11. Два реактивных самолета «МиГ-9» были спрятаны в ангарах в Иволгинске. Вот такая секретность! В штабе меня уже оформили, вопросов особо не задавали. Здесь базировалась учебная эскадрилья 117-го ЗАП. Я доложился о прибытии комэску.
– Да, мне уже звонили. А ты в курсе: на что подписался?
– Нет, не особо. Направил меня сюда командарм 10-й.
– Считай, что сослали. За какие грехи?
Я передал ему летную книжку.
– С сорок третьего года и двадцать шесть боевых? А самолеты-то кто сбивал? Ведущие дарили?
– Разрешите не отвечать на некорректные вопросы?
– Интеллигент, што-ле?
– Где-то так, по большому счету.
– Интеллигент, значит, интеллигент, ничего, обломаем. – пообещал «красивую жизнь» комэск. Но направил его жить не в казарму, к которой бывший старшина давно привык, а в Иволгинск, на квартиру. Красивым словом «квартира» – это строение было не назвать. Знаете, что такое: саман? Это глина, перемешанная с соломой, из которой делались необожженные кирпичи. Затем они подсушивались на солнце, и укладывались в стены. «Раствором» служила жидкая глина. Лес здесь, в степи, почти не растет. Большая часть домов в поселке была такой. Сверху это сооружение было накрыто толстым слоем соломы. Вдоль «короткой стены» были сложены местные дрова: кизяк. Это сено, пропущенное через корову. Колхоз был животноводческий, коровы находились почти круглый год на свободном выпасе, в стойлах
– Ну, лейтенант, давайте знакомиться? Марина меня зовут. – она выставила на стол казанок с картошкой, и ловко счищала с неё кожуру, изредка поддевая её ножом.
– Меня зовут Андрей.
– И «неженатик», как все, сюда приезжающие? Потом выясняется, что жена где-то там есть.
– Нет, Марина, не женат. – это я знал точно, среди документов была и справка о смерти, и собственноручная биография. Хозяйка еще раз изучающе посмотрела на меня, вышла в сени, вернулась, держа под фартуком солидного размера бутыль с самогоном. Гоняли за него крепко, но все равно гнали. Но на стол бутылку она не поставила. Мне самому пришлось доставать из чемодана банку американской тушенки и «казенку», водку с белой наклейкой и залитой сургучом пробкой. Водка котировалась выше. Хозяйка даже повеселела, жилец оказался «не жадным».
– Сюда-то какими судьбами? Надолго?
– На переучивание, и ненадолго. Месяца два-три.
– Все так говорят, а остаются навсегда. – хмуро сказала Марина. Чуть позже выяснилось, что три человека, проживавшие в той комнате, в которую меня поселили, остались здесь на кладбище колхозном. Топливо на «МиГе» должно было иметь немецкую присадку, сделанную из метилового спирта. Этой присадкой травились технари, пытавшиеся ее перегнать, а из-за ее отсутствия взрывались двигатели. Она детонационные свойства повышала. Тогда я этого не знал, но насторожился, так как второй человек мне говорил, что дело не совсем простое. Дело в том, что немецкие двигатели летали на синтетическом бензине в смеси с метиловым спиртом. А такое топливо в стране не производилось. Смесь изготавливали «на коленке» техники, проверяли детонационную стойкость, и заправляли самолет. А там – как повезет. При недостаче спирта двигатель взрывался, при избытке – останавливался. Именно поэтому реактивная техника в Германии в конце войны применялась редко. С двигателями работали, через некоторое время сумели перевести их на ТС-1, потом на «четверку», и даже на «восьмерку». Но это было «потом».
С «хозяйкой», естественно, об этих технических проблемах никто не разговаривал. Я, краем уха, от отца, знал об этой проблеме: он переходил на реактивную технику именно в это время, начинал еще в Ростоке, где стоял их полк, а на этом аэродроме было много реактивных «Ме-163, 262» и «Не-162». Первые подлёты на этой технике он выполнил там. Потом их перебросили на Дальний Восток, а первый полет на «МиГ-9» он выполнил уже в 1948-м. Уже на модернизированных двигателях под наше топливо. Мне повезло меньше, мне предстояло летать на BMW-003 и JUMO-004, причем не на тяжелом керосине, а на смеси бензина и спирта. Фактически, эта смесь использовалась для двигателей: BMW-003, но каким-то образом именно ее рекомендовали немцы, и первые года все летали на нем. Потом обман вскрылся, но это было позже. Хозяйка быстро охмелела, ей бы вообще не пить, да еще «гости» появились. Соседки зашли на огонек. Их она водкой не поила, на них и самогон ей было жалко тратить. Соседки довели даму до постели, а я выпроводил их из дома, хотя слышал, что они уселись на лавочке под окнами спальни Марины и долго лузгали там семечки, ожидая продолжения банкета. Скорее всего, такие-же вдовы, как и сама Марина. Я уже видел десятый сон, когда заскрипела дверь, и на меня сверху навалилась дама. Типа, что ж ты делаешь, подлец, раззадорил и в кусты? Да не раззадоривал я тебя! Все было тихо и мирно. Соседки приходили, они тебя раздели и баиньки уложили.
– А с ними-то что не ушел?
– Да не люблю я пьяных баб. Не интересно.
– Козел! – сказала Марина, обиделась, но не ушла. Легла рядом, немного поворочалась и уснула. Уже позже комэск признался, что её квартира числилась квартирой покойников, поэтому он меня туда и сослал, не понравился я ему с первого раза. Позже мы нашли общий язык с ним. И с Мариной – тоже. Вышла замуж она перед самой войной, муж ушел на фронт еще в 41-м, она родила мальчонку, который через год умер, скарлатина. В начале 45-го муж был жив и воевал в Венгрии. Потом письма перестали приходить, но и похоронки не было. С 1946-го числилась вдовой. Никаких преимуществ это не давало. Трижды влюблялась в постояльцев, все погибли. Помирились мы с ней утром, после завтрака, было воскресенье, и мне на службу идти не требовалось. Марина встала рано, корова в хлеве замычала, требуя, чтобы ее подоили. Я встал следом за ней, но после того, как она вышла из комнаты. Оделся, умылся. Вошла хозяйка с крынкой молока.
– Молочко свеженькое будешь, Андрюша?
Я кивнул, она налила молоко в большую кружку. Отрезала два крупных куска хлеба и села рядом.
– А ты?
– Я уже пила. Тебе наговорили на меня?
– Кто?
– Летчики и соседки.
– Я знаю о тебе только то, что ты сама сказала. Соседки твои уложили тебя спать, а сами долго сидели под окнами. Они у тебя открыты были.
– Ты ко мне не входил?
– Нет, ты пришла ко мне ночью.
– Я на тебя обиделась!
– Почему и зачем? Я, вроде, ничего не сделал.