Седьмое небо

Найтов Комбат

– Есть товарищ Сталин. У меня вопрос!

– Я его знаю, нет. Категорически, нет. Андрей Васильевич, это он об обучении на «МиГ-9». Я – запрещаю.

– Есть!

– Отец, но они же летают!

– Ты просто не читал статистику по этой машине. Я своих приказов не изменю. Свободны!

– Есть. – ответили мы оба, и вышли из кабинета. За дверью стало видно, что Василий плачет. Поскребышев нас обоих быстренько увел в какие-то другие помещения из приемной. Плачущий сын Сталина, в генеральской форме! Азиа’с, не поймут’c! Через некоторое время Василий успокоился, умылся, привел себя в порядок. Много говорил, высказывая Андрею, что вот так всегда: только появляется возможность прикоснуться к чему-то нужному, важному, как следует запрет этим заниматься.

– Сейчас твои документы оформят, поедем в «Арагви», обмоем твои звезды и твоё назначение, да и успешное окончание твоих злоключений.

– Ты, знаешь, Василий, я на дух не переношу водку, пьяных баб и решений на нетрезвую голову. Не абсолютный трезвенник, но получив такое задание, я не могу

рисковать в «Арагви». Что касается запрета, катапульты у «МиГа» пока нет. Отказ управления, и ты покинуть ее не сможешь. Она почти готова у Микояна. Поставят, и он изменит свое решение.

– Точно?

– Думаю, да. Смысла запрещать не будет.

Позже, Василий, все-таки, употребил, но не до состояния «зю». Отбрехался от каких-то желающих его куда-то пригласить. Спал я в его квартире в Москве, а утром уехал на Беговую, пробивать ускоренное изготовление «спарки».

Три звезды и две полоски немного придавливали. Новые погоны подарил Василий, он их не так долго носил, но и лейтенантские ещё врасти в гимнастерку не успели. Времени прошло не слишком много.

Глава 6. Липецк, 64-й ГИАК, рождение

Первым, с кем встретился Андрей на Беговой, был гвардии полковник Кожедуб. Он, слегка усмехаясь, посмотрел именно на необмятые погоны бывшего лейтенанта.

– Да не смотри ты так, Иван. Ничего не изменилось.

– Врешь ты всё! Изменилось, и многое! Что случилось?

– Меня отправили на Кавказ. Есть там одно жопное место: Клухорский перевал. Меня с пятью бойцами направили туда в сорок втором его оборонять. Раньше, до 1928 года, оттуда можно было спуститься в Абхазию. У немцев на картах этот перевал и дорога вниз была обозначена. И они туда пошли большими силами. С танками, пехотой и горными стрелками. А нас было шесть человек. То, что это «обманка», нас не предупредили. Приказ был «Удержать любой ценой». Мы туда поднялись, еще по дороге все поняли, что это билет в один конец: сель прошел, дорога размыта, возможности спустить в Абхазию технику просто нет. Командование поступило абсолютно верно: нашей задачей было отвлечь противника от других мест, где оборона была такой же хлипкой, как здесь. Первые атаки мы отбили, но потеряли двух человек и с боеприпасами стало тяжко. Добыли два пулемета у противника, немного патронов. А на нас танки пошли. Так как сзади сплошной обрыв и узенькая тропка, стало понятно, что дороги отсюда у нас нет. Мы все документы и награды закопали там, на перевале, чтобы противнику не достались. Продержались еще двое суток, потом меня ранило, очнулся уже в госпитале. Лежал сначала в Баку, потом увезли в Алма-Ату. Там стало известно, что перевал мы удержали и подошла рота соседнего полка. Двадцать восьмого. Слава, естественно, им досталась: в газете напечатали, откуда я и узнал, что это они меня вниз спустили. В Алма-Ате предложили пройти летную комиссию, ты же помнишь тот приказ Верховного.

– Да, помню, я в Чирчике инструктором был. Нам тогда много «годных» из госпиталей подбросили.

– Я был в их числе. Шесть месяцев, взлет-посадка, мне даже звание не изменили: был старшим сержантом, так и перевели в ВВС. Попал на Донской фронт, его переформировывали. Было две возможности: либо в ЗАП в Саратов, либо в полк. Я выбрал полк, оголодали мы страшно в училище, там консервы американские привезли, а их кто-то керосином испортил еще в Америке. Норму выдавали, но есть это было невозможно. Ели, куда деваться, блевали, и летали. В полку отъелся, начал летать. В училище никто никаких вопросов о предыдущей службе не задавал. Здесь спросили, я доложил, как есть. Что был кандидатом в члены, карточка осталась на Клухорском перевале, откуда меня спустили в бессознательном состоянии. Подписал это дело в Особом отделе. Летай. А пятого-шестого июля наш полк за два дня полностью сточился. Мы штурмовиков сопровождали, которые танки 9-й армии выбивали. Я получил три пули в грудь, и почти год, вместе с ЗАПом, восстанавливался после ранения. Зато летать научился.

– Я это уже читал, мне дали твое личное дело. И знаю, что ты теперь мой замполёт. И вот тебе первая же задача: я должен летать, как ты, и даже лучше. Усек? И те мужики, которые придут в полк, тоже должны летать. Придут «зубры». Поэтому о своих «горнострелковых приключениях» – забудь. Не поймут. Партбилет получил?

– Да, «выдан 1-го мая 1943 года Политотделом 1-го ГИАК». День в день.

– Это – аванс. Я бы даже сказал: выдано в кредит. Это тебе отрабатывать придется. Как и чем – ты знаешь. Мне об этом «сам» сказал. Понял?

– А что ж здесь не понять? Начинать придется с формулы Мещерского и с устранения причин «тяжелого носа». А у наших аэродинамиков эти вопросы еще не рассмотрены.

– Да, я в курсе, что ты приказал рули глубины сделать цельноповоротными, с большими триммерами. Откуда знаешь?

– Точно сказать не могу. Родилось здесь. – я постучал указательным пальцем по правому виску. – Работает?

– Работает.

– Из этого и исходить будем, а обоснование к этому подведут, не беспокойся. Понимаешь, двигатель изменился, и точка приложения силы сместилась, а в мозгах ученых этого не произошло. В этом проблема.

– Догадываюсь. Что за газовый форсаж и как им пользоваться?

– Иван, пойдем сядем где-нибудь в сторонке, и там поговорим. И не на коленке, а начнем составлять программу переучивания. Нам скоро предстоит целую дивизию формировать.

– В курсе, супружница уже взвилась, ехать из Москвы

в Липецк не хочет, а придется! Мне диплом об окончании Академии выдали, по ускоренному курсу. Почти как у тебя. И прошел аттестацию на генерала. Скоро присвоят.

– Ну вот, даже походить вместе в одном звании с трижды Героем не дали! Поздравляю!

– Рано еще. Давай свою «газогидро»! Поехали!

И мы честно отзанимались шесть часов. Потом пошли есть шашлыки в Дом Авиаторов.

– Слушай, Андрюха, охренеть! Как у тебя это в голове помещается? С формулами! У тебя образование какое?

– 10 классов, но у меня был вот такой учитель по физике и Александр Иванович, по математике. Я еще в 38-м хотел в летчики пойти. Но не срослось.

– Что так?

– Отец погиб, мать замуж вышла не совсем удачно, об учебе пришлось забыть на время. Добровольно вступил в ряды РККА. Три войны уже отбарабанил. К четвертой хоть подготовиться дают. Две первых прошли абсолютно без подготовки. К третьей вся подготовка свелась к перебазированию на Угловую, и к освоению «Р-63», с «Яков».

– На «Яках» летал?

– Да.

– Я пересел с них на «Ла-5», в сорок третьем. Ты женат?

– Уже нет. С сорок шестого.

– Что так?

– Умерла, её над Берлином тяжело ранило, не выжила.

– Извини.

– Да чего уж там. Отболело.

– Ладно, Андрюха, это же мы знакомимся!

– Я понимаю, тащ полковник. Нас судьба случайно свела.

На следующий день на Беговой начался жуткий переполох: Верховный обещал заехать и выдать плюшки и пряники за то, что натворили. Такие «посещения» просто так никогда не заканчивались, но нас не трогали до самого появления вождя. А там пришлось подключаться к свите. Зато Кожедуб посмотрел на стоящие на стендах двигатели, в том числе, на новый двигатель Люльки, которому уже изменили задание и это был двигатель с форсажной камерой. Снятые диаграммы просматривали все, и недоумевали, что такое простое решение далось такой «кровью». Однако для «МиГ-9» они были великоваты. В этот фюзеляж они войти не могли. Ромодин показал Сталину будущий «МиГ-15», хотя мне он больше напоминал «МиГ-19» из-за двух двигателей. Всех взгрели за то, что пока не готовы «спарки», мне пришлось подключаться, чтобы выполнить пересчеты размеров приводов ручек управления, так как из-за разной длины приводов углы из кабины в кабину передавались с большими ошибками. А требовалось, чтобы были одинаковыми, курсант должен был точно повторить движения инструктора. На старых машинах этого не делалось, было ни к чему. Все равно, только в конце октября начали летать в Липецке. Первая группа была 25 человек. Ну, а инструктор – один. Пахать пришлось, как кляче по весне на барщине. Но, двух-трех полетов для этих «зубров» вполне хватало, чтобы переквалифицироваться. Это были штатные инструкторы Высшей школы. Опыта им было не занимать. Что откровенно радовало, так это то обстоятельство, что никто в кулуарные игры не играл, не говорили, даже за глаза, что не по Сеньке шапка. Все были в курсе, что все это впервые выполнил я, и надо по-новому подходить к каждому маневру. Навык наработать, а в строях еще и без малейших ошибок. Прибывающих слушателей стало значительно больше, а количество аварий с «МиГами» достаточно резко пошло вниз после перевода всех на ТС-1. В ноябре пришли первые самолеты с катапультой. Озадачили еще и её освоением. Благо, что тренажер сделали еще до окончания испытаний. Нас удача баловала, в течение двух с лишним месяцев ни одного летного происшествия. Техсостав в школе был выдрессирован, в буквальном смысле слова. Повелось это давно, задолго до войны, поддерживалось в ходе нее. Был кратковременный период провала по этому направлению в связи с поступлением новой техники в 44-46-м годах, затем все выровнялось. Вечно это продолжаться не могло, и тяжелые времена наступили, когда закончили обучение всех инструкторов, и начались полеты переменного состава. А там состав был «неровный». Большую часть из них составляли прошедшие всю или почти всю войну летчики-фронтовики. Но были желающие сменить место службы, встречались карьеристы, штабники, любимчики отцов командиров и откровенно недисциплинированные летчики. Далеко не во всех местах приказ исполнялся с пониманием текущего момента. Мы – победили, и нам море по колено. В том числе, мировой воздушный океан. И наша техника самая передовая из. А она устарела еще в 44-м. Ну и отдельной строкой проходили те люди, у которых просто не хватало уровня образования. Тот же самый генерал-майор Кожедуб имел 9 классов образования, но два последних в школе рабочей молодежи, а так – семь классов. И таких было большинство. А им требовалось дать газогидродинамику. С Иваном Никитовичем проблем не возникло: полтора года в Академии научили его тому, что большую часть знаний требуется засовывать в себя вечерами и в библиотеках. Доходило это не до всех, приходилось отчислять тех, кто систематически не выполнял программу. Обижались многие из них и писали рапорты и доносы по начальству и в особые отделы. Но два Сталина за нашей спиной разгуляться этим людям не давали. Кстати, пройти переучивание было возможно и в открытых центрах при каждой армии. Там программа не менялась: взлет-посадка и ты летчик-реактивщик. Потом это здорово сказалось на втором этапе Корейской войны. Я это знал от отца, так что ни на какие компромиссы не шел. Комдив, а с конца декабря мы формировали 324-ю дивизию, меня поддерживал в этом отношении, и сам подобрал для себя «каверзные вопросы», с помощью которых осаживал лентяев. Наконец в марте комплектование завершилось и нас перебросили в Ханкалу. Дивизия стала первой в новом корпусе.