Седьмое небо
Шрифт:
– И какие изменения вы внесли? – задал вопрос Сталин, поднявший перед этим указательный палец. Я молча показал на Владимира Александровича.
– Помимо доработки системы вооружения, убрали мы пушку из воздухозаборников на правый борт, правую пушку сделали левой-нижней, вес залпа не изменился, но пороховые газы больше в воздухозаборник не попадают, установлены четыре щитка воздушных тормозов. Но так, чтобы не препятствовали обтеканию рулей глубины. Удлинили сопла двигателей за газовой турбиной, ввели еще две ступени на турбину и установили систему газового форсажа. При его включении обороты двигателя слегка
Через два часа после этого, два человека облетали новые машины в раздельной паре. Я и гвардии полковник Кожедуб. Как и я, он имел допуск на машину первой серии. Взлетали мы с разрывом в две минуты. Мне он вопросов не задавал: че там лейтенант знает?! Мы сели, нас дозаправили, и Василий Сталин поставил задачу на учебный бой. А человек не может сразу освоить те новшества, которые мы там накрутили. Я только попросил зарядить пушки, хотя бы холостыми.
– Для чего?
– Покажу несколько новинок, придуманных именно для такого исполнения машины, мне важно знать дистанцию, с которой товарищ полковник открывает огонь. Покажет это пламя выстрела.
Оруженцы воткнули два ящика на левый борт обоим. Взлет, расходимся, чтобы сойтись через минуту, я дал возможность сразу зайти мне в хвост и наблюдал за ним в панорамное зеркало, как на кобре. На них полковник еще не летал, а теперь и вряд ли сядет. Он подошел на дистанцию в триста метров, и чуть ли не одновременно с появлением пламени выстрела слева, я ушел в правый вираж с набором высоты и использовал первую ступень форсажа, почти мгновенно оторвавшись на 150-200 метров, снял дубляж с воздушного тормоза и поднял только правые. С одного виража оказался у него за спиной. Задрал машину вверх и дал вторую ступень форсажа, оказавшись выше него метров на 500. Большего из машины было не вытянуть, перевалился через правое крыло, разогнался на первом, тормознул и пристроился сзади. Огня я не открывал. Этого делать не стоило.
– Лихо! Все, посадка! Извини, я так не умею.
– Научитесь, товарищ гвардии полковник. И я, с удовольствием, у Вас поучусь, и вам покажу, как это делается. Это – другая машина.
Он включал форсаж, дважды, но не менял сечение. Ускорение было, но не такое стремительное, как у меня. Я на бесфорсажных никогда не летал, кроме вертолетов. Мы сели, я подошел получить замечания, но мне рапортовал сам Иван Никитович:
– Товарищ лейтенант, полковник Кожедуб дважды условно сбит. Иван. – представился он и протянул мне руку.
– Андрей.
– Покажешь, все покажешь!
– Спарка нужна, чтобы руки, ноги и голова запомнили.
– Заметано.
Это было на старте, подскочил «козлик» и мы подъехали к СКП.
– Когда, Ваня, ты сходу заскочил ему в хвост, здесь все, грешным делом, решили, что «рыболов» у нас в клубе выступал. «Вот с таким глазом!». А тут пламя из-под хвоста, невероятный рывок, и вперед
– Во машина, вот только овладеть ей надо, чтобы порхать, как он.
– Мы все это сняли, Иван, уж прости, хотели снять твою победу.
– А я и победил, сам себя. Тоже ведь думал, что половина сказанного – обыкновенный треп. Андрюха, ты где так летать научился?
– Я? В ЗАПе, меня Серегин, Владимир Георгиевич, учил.
– Серегин? – переспросил генерал Селезнев.
– Да, в сорок четвертом, после госпиталя и санатория, я полгода не летал. Пожалел меня, и, вместо того, чтобы отчислить, научил летать по-настоящему, а не просто: взлет-посадка, держись хвоста ведущего.
– Это понятно! То, что летчик ты от бога, с отличным инструктором, но ты же на этой машине второй раз сидишь? – продолжил допрос генерал.
– Я же ее для себя делал, ручками. Владимир Александрович соврать не даст. Тормоза предложил я, как их сделать, всю конструкцию передал товарищу Ромодину.
– Это так, на испытания мы его звали, ответил, что приехать не может, курсы.
– Двигатель делал тоже я, в мастерских 8-го управления. То есть, в отличие от товарища полковника, я сел в «свой самолет», а он – в новый. Он просто не знал, что может эта машина, и как ей правильно управлять.
– Вот что, лейтенант. Корочки об окончании курсов ты получишь, как только дойдем до штаба. Учить тебя – только портить. Но, все оставшееся время будешь готовить программу обучения и готовить полк к боям на этих машинах.
– Спарки нужны и инструкторы, которым сначала придется научиться управлять этой машиной.
Вновь в «игру» вступил генерал-майор Сталин:
– У меня машина здесь, как только просушат пленку, в самолет и в Москву. Иван, Николай Георгиевич, Владимир Саныч и наш герой, как тебя по батюшке?
– Андрей Васильевич.
Сказано – сделано, тем более, зам командующего приказал! Я был больше чем уверен, что Селезнев звонил не только большому начальству, но и получил характеристики на Андрея в полку. А на момент моего приезда в Липецк прошло более месяца, так что «тройку маленьких лебедей» уже выпустили с гауптвахты в Уссурийске. Именно поэтому Папивин с комполка и хотели доказать, что Преображенский и Томашевский малость приврали, сами не смогли обеспечить район прикрытием, все свалили на 10-ю армию, и «правдоруба» специально засунули на курсы, с которых не возвращаются. Он, правда, и не вернулся, но попал туда, куда не нужно. Его возвращение в полк – это очередной скандал.
– Проверь его, Николай Георгиевич, и списывай, как не соответствующего должности. К ордену его Преображенский представил, я только подписал. – наверняка, сказал Папивин.
– А зачем подписал?
– Оттуда же я знал, что он из Улан-Удэ выберется? Там семь самолетов грохнулось и три летчика за полтора месяца. А посмертно он в штаб армии возвращается. (это про орден, он из золота и платины).
Разговора я, само-собой, не слышал, просто есть такое предположение. Иначе зачем из Монино притащили Кожедуба? Он же в Академии учится, куда поступать совсем не рвался. Кинематографистов? И Василия Сталина? Так, чтобы не подкопаться было: «Ша! Старший приказал!». И накрутили обоих заранее.