Седьмой прыжок с кульбитом

Сербский

— Хм, — задумался генерал. — Вроде всё логично. И какую роль во всей этой истории играют ростовские студенты?

Попивая чай, Пельше усмехнулся.

— Какую роль могут играть дети? Только музыкальную. Не ищите второго дна, считайте моей блажью. Да, и вот еще что. На местах любят проявлять кумовство и блат — там хотят впихнуть в оркестр посторонних людей. Этого допустить нельзя. Мария фон Вагнер ребят хвалит, коллектив сыгранный, нечего его ломать. Повторяю: никаких замен и отказов в выезде, — он выложил на стол сложенный лист бумаги. — Строго по списку,

ответственность беру на себя.

Генерал развернул лист, и сразу уткнулся в начало списка. Первая строка «руководитель оркестра — Яков Моисеевич Косач, парторг института, доцент кафедры марксизма-ленинизма» была зачеркнута. Как же так? А сам говорил: никаких замен! Тем не менее, список уже кто-то почеркал.

— Это что же, — осторожно заметил он, — студенческий оркестр поедет за границу без руководителя?

— Ну почему, — отозвался Пельше. — Есть мнение назначить на это место товарища Иванова, представителя министерства культуры.

Ивашутин поперхнулся. Какое-то время он осмысливал «мнение», с которым, скорее всего, спорить бесполезно.

— Вы считаете, товарищ Иванов справится с руководством музыкального коллектива? В разведшколе этому не учат…

— Уверен, — отрезал Пельше. — В любом случае он сделает это гораздо лучше парторга. Косач ни бельмеса в нотах не смыслит, представляете? По моей просьбе там проверили доцента, и обнаружили: биография чистая, а вот на ухо медведь наступил.

— Ну, для многих профессий тугое ухо не страшно, — хмыкнул Ивашутин. — Для преподавателя кафедры марксизма-ленинизма тоже. Там язык важнее.

— А у товарища Иванова язык подвешен не только для агитации — он им поет и на баяне играет. Я знаю, мне докладывали. Музицирует лишь в дружеском кругу, правда, но это неважно. Главное, опыт есть.

— Хм, — снова задумался Председатель КГБ.

— Справится, не сомневайтесь, Петр Иванович. Если что — подскажете, научите. Образованных людей у нас полно.

— Так точно, — обреченно кивнул генерал.

— Теперь об обеспечении. Скажите, в Комитете имеются молодые симпатичные девушки?

— А с какой целью интересуетесь? — слегка опешил Ивашутин. Удивляться он не переставал.

— Обеспечение операции, — ровно пояснил высокий гость. — Что полагается иметь в обслуге оркестра? Парикмахер, гример, костюмер, осветитель…

— Рабочий сцены.

— Рабочий? Хм… Да, конечно. Парочка крепких парней там не помешает. Все-таки коллектив женский.

— А охрана? — пришла в голову Ивашутина дельная мысль. — Да Западе это дело давно привычное, никто не удивится.

Подсказка вышла машинальной, но Пельше одобрительно кивнул головой:

— Логично. Не все там будут рады советской делегации. Далеко не все. Правых, неофашистов и прочих бритоголовых молодчиков на Западе хватает. Возможны провокации на концерте. Слабый пол кто их защитит? А на полицию надежды мало.

Председатель в этом не сомневался:

— Было бы странно, если всё пройдет спокойно. Еще Сталин утверждал, что провокация — испытанное средство контрреволюции.

Обсуждать мысли

бывшего вождя Пельше не пожелал. Видимо, из-за недостатка времени.

— Что ж, мне пора, — отставив стакан, он поднялся. — Не провожайте, дорогу знаю. Предупредите товарищей: завтра, на партийном собрании актива готов выслушать самые острые вопросы. Нам предстоим выработать общий взгляд на негативные явления, чтобы сообща предотвращать их развитие.

Глава 6

Глава шестая, в которой текущие дела делятся на две категории. Первая — это несрочные, когда «сто раз еще успею, не горит». И вторая — срочные, когда «всё пропало, гипс снимают, клиент уезжает»

Открылась дверь, и в проеме появилась высокая фигура Анюты. Не в том смысле, что возникла ниоткуда, а просто вошла. Что интересно, вошла в бахилах, белом халатике и шапочке. Чисто молодой доктор, а очочки с золотой оправой добавляли образу солидности. Не хватало стетоскопа на шее и планшета в руках. И еще из больничного стандарта несколько выбивались тактические ботинки «Лова» и камуфляжные штаны, а также футболка защитного цвета. Видимо, спешила с какого-то задания, не успела переодеться.

— Как дела? — поинтересовалась, оглядывая помещение.

Сказано было вроде нейтральным тоном, однако Алена непроизвольно выпрямилась:

— Больной лежит, — четко доложила она. — Жалоб нет.

— Есть просьба, — встрял я в медицинский диалог. — Помогите дойти до туалета. Мочи нет терпеть.

Анюта укоризненно взглянула на подругу.

— Чувиха, как же так? — тоном доброй воспитательницы молвила она, глядя поверх очков. — Непорядок. А вам, Антон Михалыч, выписан покой. Не вздумайте вставать, а то швы разойдутся.

Я набрал воздуха в грудь, чтобы возразить, однако Нюся предложило другой путь:

— Вы дуйте прямо туда, значит. На вас памперс крепкий, «супер плюс». Или пора новый надеть?

— Нет, — буркнул я. — Давай уже по старинке, в утку.

Ловко управляясь с гигиеническими процедурами, Анюта включила интонации психотерапевта:

— Вот хорошо, вот молодец! Давай- давай, родненький, за маму, за папу.

— И за того парня, — не удержался я от шпильки.

— Тот парень тоже болеет, — покладисто согласилась она. — Мы с Веркой, конечно, над Тошей поколдовали. И кровь остановили, и наговором раны закрыли, и нос пластырем заклеили. Но лучше всё-таки полежать спокойно. Береженого бог бережет. Да, больной Бережной? Вот и ладненько.

— Слушай, у меня дома зверинец не кормлен, — состроил я жалобную рожицу. — Может, сбегаешь, а?

— Уже кормлен, — отмахнулась она. — Вот этой рукой. И Рекса в том мире тоже обиходила, а то Верке некогда.

— Причитает над Антоном?

— Хуже.

— Да? А что делает?

— Молчит. Надулась, ровно туча грозовая.

— Так-так, — пробормотал я. — Все мрачней и ниже тучи опускаются над морем. В пене гнева стонут волны. Буря, скоро грянет буря…

— Чего? — не расслышала Алена.