Седьмой Совершенный
Шрифт:
— Рад видеть тебя, о Абу-л-Хасан, — произнес вазир, — должен сказать, что при твоем появлении у меня всегда светлеет в глазах.
— Ваши слова — лучшая награда для меня, — ответил Абу-л-Хасан, — но справедливости ради замечу, что светлеют ваши глаза от света ваших глазах отражающегося от меня.
— Другой ответ был бы недостоин раиса тайной службы, — с улыбкой сказал вазир, — но довольно говорить друг другу любезности. Скажи, что нового при дворе?
— Все хорошо, хвала Аллаху, видел повелителя правоверных, жив-здоров, выглядит прекрасно, — Али
— Неужели он дал тебе аудиенцию?
— Нет. Я видел его на ристалище. Эмир верующих наблюдал поединок евнуха Муниса с гвардейцами.
— С дейлемитами?
— Нет, с тюрками.
— Что бы это значило? — спросил вазир.
— Гвардейцев, между прочим, было четверо, а Мунис один.
— Вот как, — рассеянно удивился Али ибн Иса, — и что бы это значило?
— У меня есть соображения на этот счет.
— Прошу.
— Халиф желает видеть Муниса военачальником, но в силу своей молодости, испытывает некоторую неуверенность в целесообразности этого.
— Военачальником? Евнуха и раба? Ты уверен в этом?
— В этом нет ничего удивительного, я видел, как он дрался сегодня, это прирожденный воин. Было бы удивительно, если бы халиф прочил на это место человека более достойного, но не имеющего к этому призвания. К тому же история знает немало примеров тому, как рабы проявляли способности, подобающие государственным мужам.
Абу-л-Хасан умышленно не дал прямого ответа на вопрос. Во-первых, если дело не выгорит, можно будет утверждать, что им было высказано лишь предположение. Во-вторых, не говоря прямо, он давал возможность вазиру через некоторое время счесть эту версию своим умозаключением.
— Но он евнух, — настаивал Али ибн Иса.
— Я думал об этом.
— Любопытно.
— У евнухов удаляется часть тела, которую принято считать мужским достоинством. Следовательно, случись им получить доверие и возможность, не вообразить рвение, с каким они будут компенсировать свой недостаток.
— Возможно, — задумчиво сказал Али ибн Иса, постукивая указательным пальцем по лбу, — но твои умозаключения представляются мне слишком сложными. Кстати, это беда умного человека. Любую возникшую проблему он старается продумать путем сложных логических построений, и в семи случаях из десяти он проигрывает, так как противник, оказывается, двигался простейшим путем, то есть тем, какой приходит на ум сразу.
— Прошу простить меня. Наверное, вы устали, а я утомляю вас своими домыслами.
— Нет, нет, ты хорошо сделал, что рассказал мне об этом. Сомнительно, что халиф поступит так, как ты говоришь, но поступил ты правильно.
— Вы позволите мне удалиться?
— Да, конечно, иди отдыхай. Я доволен тобой.
У выхода Абу-л-Хасан остановился и произнес то, что приберегал напоследок.
— Кстати, Ибн ал-Фурат тоже был там, — Али ибн Иса встрепенулся и посмотрел на Абу-л-Хасана.
— Ибн ал-Фурат?
— Да, и простите, мне только сейчас это пришло в голову.
— Что именно?
— Если Ибн ал-Фурат озвучит тайное желание ал-Муктадира, он
— Не называй повелителя правоверных по имени, это невежливо, и не мне учить тебя манерам.
— Простите, — сказал Абу-л-Хасан, склонился в почтительном полупоклоне и так быстро исчез, что в следующее мгновение, всемогущий вазир сделал мозговое усилие, чтобы сохранить в памяти воспоминание о начальнике тайной службы.
Абу-л-Хасан покинул дом вазира с улыбкой на устах. Он был доволен собой.
Перед тем как отправиться домой, он зашел в присутствие, чтобы прочитать последние донесения агентов. В приемной навстречу ему поднялся тучный мужчина в черной чалме и, не дав опомниться, заключил в объятья. Силой посетитель обладал изрядной, как ни пытался Абу-л-Хасан отстраниться, ничего не получилось. Он лишь поймал взгляд секретаря, настороженно следившего за ними и делавшего какие-то знаки.
— Дорогой друг, — бубнил в ухо незнакомец, — как я рад вас видеть!
Получив, наконец, свободу движений, Абу-л-Хасан вгляделся в лицо посетителя и… какое-то давно забытое, но оставившее светлую печаль, событие глянуло на него глазами посетителя. Секретарь сказал на всякий случай:
— Господин сказал, что вы его ждете.
— Это вы, вы живы! — наконец произнес Абу-л-Хасан.
— Да, это я, раис. Будучи проездом в славном городе Мансура, не мог не навестить вас.
Бывший сахиб аш-шурта был бодр и весел.
— Вы правильно поступили.
На лице Абу-л-Хасана была неподдельная радость:
— Что же мы стоим, проходите в мою комнату.
Идя за Ахмад Баширом, раис чуть не засмеялся, до того он был рад видеть этого человека живым. Узнав о смерти Ахмад Башира, Абу-л-Хасан расстроился, пенял себе за недостаточное участие в судьбе человека. И чем более прочилось положение Абу-л-Хасана, и росло его благосостояние, тем более терзали его угрызения совести.
Вошли в комнату, и Абу-л-Хасан сказал:
— А зачем сюда, поедем ко мне домой.
— Стоит ли беспокоиться, — неуверенно сказал Ахмад Башир.
— Стоит, стоит. Помните, как славно вы угостили меня в Сиджильмасе?
— Давно это было, — невесело произнес Ахмад Башир.
Абу-л-Хасан вызвал охрану и предложил гостю последовать за ним.
— К чему столько солдат? — удивился Ахмад Башир, увидев отряд вооруженных людей.
— Положение обязывает, — сказал Абу-л-Хасан, — вы не видели выезд Назука.
— Кто этот Назук?
— Сахиб аш-шурта Багдада.
— Надо же, — процедил сквозь зубы Ахмад Башир.
Абу-л-Хасан положил руку на плечо Ахмад Башира.
— Простите меня, друг мой. Если бы вы знали, как я переживал вашу неудачу.
— Пустое, — беспечно отозвался Ахмад Башир, он уже справился с собой, я недурно провел все это время, многое повидал. Должен вам сказать, что умному человеку все равно, чем заниматься, он во всем добьется успеха, главное — не бояться риска.
— Совершенно верно, — подхватил Абу-л-Хасан, — прекрасно сказано.