Седьмой сын
Шрифт:
Вопрос жизни и смерти. Намного страшнее, чем кровельная балка, которая, по сути дела, даже волоска на нем не тронула. Поэтому он сумел проглотить смешинку, прежде чем она вырвалась на волю, а поскольку рот все еще был открыт, он сказал первое, что пришло в голову:
– Мам, – сказал он, – Мера не сможет подписать прошение кровью, потому что будет мертв, а кровь у мертвых не течет.
Мама внимательно посмотрела на него и медленно, почти по слогам произнесла:
– Я скажу – потечет.
Вот тут-то все и началось. Элвин-младший громко расхохотался. И добрая половина девчонок присоединилась к нему. Это рассмешило Меру. Наконец и мама рассмеялась. Они заходились от смеха, пока слезы не потекли, после чего мама отправила всех, включая Элвина-младшего,
После такого веселья Элвин-младший еще больше расхрабрился, а по малости лет он не знал, что озорство до добра не доводит и иногда лучше сдерживаться. Случилось так, что Матильда, которой недавно исполнилось шестнадцать и которая корчила из себя настоящую леди, поднималась по лестнице прямо перед ним. Ходить за Матильдой было сущей пыткой: она ступала столь величаво, столь неспешно – ни дать ни взять дама из высшего общества. Мера не раз говорил, что лучше уж ходить следом за луной, она и то двигается быстрее. Таким образом, задняя часть Матильды маячила прямо перед лицом Эла-младшего: взад-вперед, влево-вправо. Он вспомнил, что говорил Мера о луне, потом сравнил зад Матильды с ночным светилом и пришел к выводу, что они одинаково круглые. Тогда-то он и начал гадать, а каково это – дотронуться до луны, будет ли она такой же твердой, как спинка жука, или мягкой и податливой, как слизняк. Но если шестилетнему пацану, у которого вдруг шило закололо в одном месте, приходит в голову подобная мысль, то не пройдет и половинки секунды, как его палец погрузится на два дюйма в нежную плоть.
Орать Матильда всегда была горазда.
Эл мог бы тут же схлопотать по лбу, если бы Нет и Нед не шли прямо за ним и не видели его проделку. Близнецы так расхохотались, что бедная Матильда разрыдалась во весь голос и бросилась вверх по лестнице, прыгая через две ступеньки, – ну совсем не похожая на леди. Нет и Нед подняли Элвина под локти, так высоко, что у него аж голова закружилась, и под триумфальный гимн вознесли на второй этаж. Во всю глотку они распевали старую известную песню о святом Георгии, убивающем змия, только главным героем стал святой Элвин, а в том месте, где песня обычно рассказывала о том, как рыцарь ударил старого дракона тысячу раз и меч его не растаял в огне, слово «меч» было заменено на слово «палец». Даже Мера рассмеялся.
– Мерзкая, мерзкая песня! – закричала десятилетняя Мэри, которая стояла на страже у комнаты взрослых девочек.
– Да, вы лучше кончайте, – кивнул Мера, – а то мама услышит.
Элвин-младший так и не понял, почему маме не понравится эта славная песня, однако мальчишки и в самом деле никогда не пели ее, когда мать была поблизости. Близнецы быстро заткнулись и полезли по лестнице на чердак. В эту секунду дверь, ведущая в комнату взрослых девочек, с громким треском распахнулась, и оттуда высунулась Матильда с покрасневшими от рыданий глазами.
– Вы еще пожалеете! – проорала она.
– Ой, не надо, не надо, боюсь! – скрипуче запричитал Уонтнот.
Однако Элвин не засмеялся. Он вдруг вспомнил, что девчонки обычно сводили счеты не с кем-нибудь, а именно с ним. Кэлвин слишком мал, поэтому ему ничего не грозило, а близнецы уже превратились в здоровых парней, так что силенок у них хватало, тем более что они всегда ходили вместе. Поэтому когда сестры злились, свою смертельную злобу они предпочитали срывать на Элвине. Матильде было шестнадцать, Беатрисе – пятнадцать, Элизабет – четырнадцать, Энн – двенадцать, а Мэри – десять. Избрав Элвина жертвой, они измывались над ним всеми разрешенными Библией способами. Однажды, когда Элвин, доведенный до белого каления, набросился на девчонок с вилами, только сильные руки Меры удержали его от убийства. После этого случая Мера, вздохнув, заявил, что, наверное, мужчин в аде пытают, поселяя в одном доме с женщинами, которые вдвое больше и сильнее их. С тех пор Элвин все гадал, что же за грех он умудрился совершить еще до рождения, если Господь наложил на младенца настолько страшное проклятие.
Элвин зашел в маленькую комнату, которую делил
Естественно, туалет успели занять до него. Элвин целых три минуты стоял снаружи, подпрыгивая и периодически взвывая, но оттуда упорно не хотели выходить. Тогда он решил, что там скорее всего сидит какая-нибудь из девчонок, – вот он, самый дьявольский план, который только можно измыслить: они просто не пустят его в туалет, прекрасно зная, что после темноты он до смерти боится ходить в лес один. О, какая ужасная месть! Нет ничего страшнее описаться прилюдно – да он после этого в глаза не посмеет никому взглянуть, придется ему брать другое имя и бежать из дому, а все из-за чего – из-за какого-то тычка в попу?! Он задышал, как страдающий от запора бык, до того это было несправедливо и нечестно.
В конце концов он так разозлился, что уже не владел собой.
– Если ты сейчас не выйдешь, – выкрикнул он самую страшную из известных угрозу, – я наделаю прямо перед дверью, тогда-то ты попляшешь, вляпавшись прямо в мои дела!
Он подождал, но кто б там ни сидел, слов «Попробуй только, вылижешь мне ноги языком» не последовало. А поскольку это был обычный ответ на такое предупреждение, до Элвина наконец-то дошло: вовсе не обязательно, что туалет оккупировала одна из сестер. И уж конечно там не Мера и не кто-нибудь из близнецов. Следовательно, остаются два кандидата, причем один хуже другого. Эл так разозлился на себя, что со всей мочи стукнул кулаком по лбу, что, впрочем, не помогло. Папа наверняка начистит ему одно место, но если там сидит мама… Она будет отчитывать его не меньше часа – не особо приятная перспектива, – однако если у нее сейчас действительно дурное настроение, она напустит на себя этакую холодность и мягким, очень скорбным голосом проговорит: «Элвин-младший, я-то надеялась, что по крайней мере один из моих сыновей вырастет настоящим джентльменом, но теперь вижу, жизнь моя потрачена зря». После этих слов он чувствовал себя таким низким, таким презренным, что мог бы точно описать, как это – умереть не умерев.
Поэтому он чуть не вздохнул с облегчением, когда дверь открылась и на пороге появился папа, застегивающий брюки с мрачным выражением лица.
– Ну что, идти можно? Ни во что не вляпаюсь? – холодно осведомился он.
– Ага, – выдавил Элвин-младший.
– Что?
– Да, сэр.
– Уверен? А то здесь бродит какой-то дикий зверь, который считает, что нет ничего смешнее на свете, чем справить нужду под дверьми туалета. И вот что я тебе скажу: если я увижу такого зверя, то расставлю ловушку, которая в одну из ночей прищемит ему одно место. Придя утром, я его высвобожу, после чего заткну ему некую дырку и отпущу обратно, в леса, чтобы он там взорвался.
– Извини, пап.
Папа покачал головой и направился к дому, бросив напоследок:
– По-моему, у тебя что-то с мочевым пузырем, парень. То тебе никуда не нужно, то в следующую секунду ты готов жизнь отдать, чтобы в туалет попасть.
– Построил бы еще один туалет, все бы было нормально, – пробормотал Эл-младший.
Папа, однако, не услышал его слов, потому что на самом деле этот упрек вырвался у Элвина, только когда дверь туалета закрылась, а папа зашел в дом. Но и тогда Эл не посмел произнести подобное святотатство во весь голос.