Седьмой урок
Шрифт:
…Совсем близко возбужденный разговор. Донесся пряный запах ночной фиалки…
— Разрешите, по крайности, считать, что наше знакомство состоялось.
— Зачем это вам?
— Но что вас смущает? Что тут такого? Простое знакомство. Всегда может пригодиться.
Голос Лары нетерпеливо перебил:
— Да зачем? Вы человек занятой, солидный. Пожилой. Зачем вам лишние хлопоты?
— Приезжает красивый балет. Импортный, — рокотал вкрадчивый басок, — могу устроить на все спектакли.
—
— Но я бы очень хотел установить дружеские отношения.
— Право, незачем.
— Разрешите сопровождать вас?
— Спасибо, меня ждут. Прощайте!
Лара бежала по аллее, выглядывая Виктора:
— Я знала, что ты здесь, под нашим тополиком.
— Что это за тип с тобой разговаривал?
— Да так, какой-то из треста. Говорит, приехал сюда знакомиться с продвижением товара.
— Видать его продвижение. Ты гони его. Гони, а я помогу.
Виктор провожал недобрым взглядом мелькавшую за живой изгородью лохматую сиреневую шляпу с куцыми полями.
Лара опустилась на скамью, откинулась на спинку, рука упала с колен, наверно, день был нелегкий.
— Он ключи мне предлагал…
— Какие ключи?
— От квартиры.
— От какой квартиры?
— От своей. Уезжает надолго, оставляет пустую квартиру.
— Но почему — тебе?
— Решил, что я нуждаюсь в отдельной квартире.
— Кто он?
— Говорит, приехал… Да почем я знаю?
— Уехал-приехал, уезжает-приезжает! Ничего не пойму. Да кто он?
— Не знаю, говорю, не знаю!
— А я было подумал…
— Затем и сказала, чтобы подумал. Хоть немножечко, хоть долю того, что я передумала, что мне пришлось.
Она сложила руки на коленях, смотрела прямо перед собой; ей не хотелось говорить, хотелось тепла, уюта, заботы.
Так и просидели они, прислушиваясь к шелесту весенней листвы, пока запах, доносившийся из соседней харчевни, не напомнил о хлебе насущном.
Едва Маринка появилась на Новом проспекте, ее кто-то окликнул, громко, грубо, на всю улицу:
— Эй ты, в косынке!
Она оглянулась — кто-то на противоположной стороне размахивал руками:
— Стой! Стой, говорят!
Было уже с ней такое, слышала подобный окрик; безотчетно, даже не разобравшись, что произошло, кто обращался к ней, что от нее требовали, бросилась прочь.
— Задержите ее! Держи-ите-е! — неслось следом. — Товарищ участковый, что же вы! Задержите девчонку.
Марина слышала торопливые, сбивающиеся шаги, ускоряющийся бег, тяжелое с присвистом дыхание пожилого человека; он отставал, дышал еще тяжелее и еще громче вопил:
— Что же вы все! Держите ее! Она тут каждый день шаталась. И сегодня была на площадке.
Кричавшего
— Марина!
Отпрянула в сторону.
— Маринка!
Молчит.
— Маринка, что случилось? Избегаешь меня?
— Нет-нет, Катерина Михайловна, я не видела вас.
Не смотрит в глаза, понурилась, сжалась комочком, точно спеленутая.
И вдруг бросилась к учительнице, прижалась испуганным щенком:
— За мной гнались!
— Кто? Никого нет вокруг.
— Но я слышала, — Маринка украдкой осмотрелась по сторонам, — я слышала, он кричал. Он бежал за мной. И на углу какой-то в сером плаще.
— Тебе померещилось. Мало ли что кричат на улице, — приглядывалась к девочке Катерина Михайловна.
— Нет, он гнался за мной. Не знаю, что ему нужно.
— Да что случилось? Ты что-то недоговариваешь?
— Нет-нет, я ничего не скрываю, честное слово. Я ничего не знаю, ни в чем не виновата!
Она повторяла свое «не знаю, не знаю», не слушала Катерину Михайловну, расспрашивать было бесполезно.
— Пойдем, девочка, я провожу тебя.
— Нет, не надо… Тут совсем близко.
Катерина Михайловна только теперь приметила печатную косынку.
— Ты сегодня нарядная!
Марина молчала.
Катерине Михайловне была знакома эта особенность, это состояние Марины Боса: внезапная замкнутость, отчужденность, тусклый отблеск застывших глаз. Но она заговорила так, словно не замечала настороженности, словно продолжала давнюю дружескую беседу. Говорила о вещах, не имеющих отношения к случившемуся, о новостройках, предстоящих каникулах. Марина успокоилась, шаг стал свободней — размашистые движения непоседливой девчонки; рассказывала о себе, о своих мечтах и своих невзгодах, просто, откровенно. Нет, не откровенно. Оставались какие-то тайники, белые пятна, которые девочка тщательно обходила, о которых ей не хотелось вспоминать.
— Ты все рассказала мне, Марина?
— Да, Катерина Михайловна.
— Хорошо, помни наш уговор — все по-честному.
— Да, конечно, Катерина Михайловна.
— Обещаешь?
— Конечно, Катерина Михайловна.
— Ну, вот мы и пришли. До завтра, девочка!
— До свидания, Катерина Михайловна.
Сперва она бежала напрямик, перепрыгивая через рытвины пустыря. Потом потянулась протоптанная старожилами тропка, Марина замедлила шаг, в нерешительности остановилась на пороге хаты.