Сегодня и завтра, и в день моей смерти

Черкасский Михаил Иосифович

"Как это они не отдадут, если вы не захотите? Это воля родителей".---"Воля родителей... пока они родители".
– "Не волнуйтесь, мы добьемся".
– -"Она просится домой".
– - "Но как же вам взять? Не надо об этом сейчас!.
– "Нет, теперь уже обо всем можно. И нужно".
– - "И о том тоже? Вы не отказались?" -- "Нет, Лерочка не простит мне этого".-- "Я уверена: вы не сможете".
– - "Ну, посмотрим. Вот я говорю, говорю, а когда дошло... не могу. Как дать? Как?.. А она говорит: ну, так дай!.. Как кошке, собаке... Я бы и кошке не смог, а тут..." -- "Сашенька,

не сердитесь на Лину. У нее ведь

детей не было. И вообще... Лерочка пишет что-нибудь?"

Да, не говорит уж, а пишет. Будто издалека, откуда-то. И припомнил, как в два года, бывало, увидит малыша на улице, заулыбается снисходительно: "Ка-апусь (карапуз), -- и тут же добавляет с ласковым сожалением: -- Гаваить не мо-озет.-- А иногда еще и добавит: -- Зубки маленькие.
– - Или увидит щенка: -- Собака улибается. Гаваить не мозет", -- это вообще мерило человеческой ценности.

А когда вошел, первое, что услышал:

– - Саша... папочка...
– - тем беспомощным, жалобным голосом.
– - Лерочка все время просится домой. Ну, давай, возьмем ее.

Глянул на тебя и увидел ту же мольбу, что у мамы. Но безмолвную. На листке из Тамариного блокнота в те дни: "18-го. Хочу домой -- много раз".

Хорошо, доченька...
– - задрожало, что врать надо, и решалось пугливо: нельзя брать, но должны.
– - Хорошо, я спрошу... попрошу, ты не нервничай, мы возьмем.

Ну, вот, доченька, видишь, папа сказал.

Домой... знать, не зря учили тебя в годик с лишним: "Лерочка, скажи: дом.
– -Ав, ав!..
– - Скажи: Лера.
– - Леля... Лиля... Леля...
– - А дом?
– Ав, ав!..
– - Дом, дом!..
– -У-у... у-у!..
– - губы дудочкой.
– - Дом, ну, дом!
– Ка-тя (кукла).
– Ах, ты дурочка: дом, дом!..
– - Папа...
– - нежно.
– Дом, доченька, дом!..
– - Мама...
– - это значит, где папа, где мама, там и дом".

И еще была ночь. В разговорах, в смятении. "Я волью эндоксан. В капельницу".
– - "Нет, нельзя, не даст ничего", -- мотал головой. " Что же тогда, глядеть, ждать?" -- "Хорошо было Гиммлеру. И другим. Надкусил ампулу -- и мгновенно. Но ведь еще надкусить надо.Это для взрослого, а тут..." -"Может, возьмем домой? Смотри, уже три дня болей нет. Я анальгина натолку, валерьянка у нас есть. И укол ведь мы сможем. Делают же люди сами".
– "Делают, только не ей. Я не смогу".

В эту ночь ты стонала, тихонечко, жалобно. И когда просыпалась, наклонялся: "Доченька, у тебя что-нибудь болит?
– - (головой мотала).
– - Нет? Что же ты стонешь?
– - (Губами что-то пыталась).
– - Напиши мне".

"6 окт. 1963.
– - Папа, а я тебе записочку налисовала!"

– - Напиши, доченька. Б... Е...
– - повторял вслед за полусонным пальчиком.
– - Б...Е...Л...А...Я... Что белая, детынька?
– - не понимая, мучая этим.
– - Т-Е-Т-К-А... Тетка белая, да? Где, доченька, где?..
– - задрожав, озирался, словно это можно увидеть, когда не к тебе.
– - П-Р-И-С... Приснилась тебе? И ты испуга

лась? Не бойся, доченька, мы с тобой, с тобой.

Бросив вожжи, пустив тебя под откос, уж не дергал, не трогал, когда не могла дышать. Только руки сцепив, бредово твердил: пусть... пусть во сне, пока спит. Прерывалось раздирающим всхрапом. Сесть пыталась. И тогда облегченно бросался помочь. Обцеловывал. И на

шейке, осторожно губами ведя, чувствовал, как растет, каменеет плоско. Может, везде уже? Что же они нам не скажут? А чего им -- все сказано.

Вечерами теперь мы являли миру такую картину. Две кровати, придвинутые не вплоть. На одной, на высокой подушке, темнеет твоя голова, на другой полусидя дремлет твой папа, а в проходе меж ними на табуретке согнулась над книгою мама.

Что, доченька, что? Водички? Почесать?
– - разогнулась ко мне с укором: -- Саша, домой... Папочка, ты же обещал.

Я говорил, Лерочка, мы возьмем, возьмем.
– - "Как же взять? И как врать?"

Вот тогда-то и поманила меня, взяла руку, начала выводить:

Т-В-О-Я Д-О-Ч-Е-Н-Ь-К-А...

Да, да, Лерочка, что?
– - замирая, ждал.

Х-О-Ч-Е-Т...

– Что, Лерочка, что?

– Д -О-М-О-Й...
– - и взглянула полувидящим правым. И губами, тем, что стало из них: домой...

И пронзило. Не -- папа!.. не -- я! Твоя доченька! Если кто-то ты ей, не чужой, не злодей, не трус, но хоть кто-то -- возьми!..

– - Лерочка!..
– - наконец-то поверив себе и своим словам.-- Доченька, мы возьмем тебя. Честное слово, доченька!..
– - и глаза перевел на маму, чтобы знала: не вру.

А потом обсуждали. Что нам нужно было еще от жизни -- кислородная подушка да машина, которая могла бы тебя увезти. "Давай, папочка, возьмем, она так просится, неужели мы не можем... не хочу отдавать им, не хочу..." затирала слезы к вискам. "Ладно, завтра же".- "А отпустят?" -- "Как они смеют! Это наше дело. Не дам им".
– - "Как я их ненавижу!.. Ведь там, в желтушной, чем они нам помогли? Но почему же мы благодарны? Только как люди, а эти...
– - подошла к тумбочке, ссыпала в ладонь, показала: -- Вот, на один только день прописывают. Чего только тут нет! Другой за всю жизнь столько не съест этой отравы".
– - "И все-таки страшно. Если боли, задыхаться начнет. Тут ведь трубочку сделают, а там..." -- "Да, об этом я не подумала. Что же делать? Не брать?"

ТВОЯ ДОЧЕНЬКА ХОЧЕТ ДОМОЙ.

– - Нет, возьмем.
– И тянулась, тянулась ночь. И опять ты стонала, чуть слышно.-- Детынька, у тебя что-нибудь болит? Нет. Снится что-то, да? Напиши мне...
– - подставил ладонь. Но не стала писать подняла указательный палец.
– - Тетка? Нет? Лерочка, напиши....-- З...М...Е... Возьмете?
– - подумал.
– -Я... ЗМЕЯ? Так чего же ты испугалась? Я здесь и мама, не бойся, с тобой.

Змея... лишь теперь я наведался в сонники. Есть там многое, змеи тоже. Все -- к хорошему. Осторожно тронул Тамару. "Ухожу. Я тебе позвоню. Сюда". Дома сразу за трубку, другу-шоферу: Марк? Да. Ты можешь? Да. Спасибо. И спать: решено! Но не мог. А другим звонить еще было рано. Вот что надо -туда.

– - Карантинная слушает.

– - Позовите, пожалуйста, маму Леры Лобановой.

Мама, папа... мы были, были. Родители. Есть вдовы, есть вдовец, сирота тоже есть, а мы, доченька, кто? Те, с которых взимают теперь бездетный налог -- вот мы кто.

Хорошо...
– - ответили после паузы. "А-а,-- взглянул на часы.
– Старшая".

Я договорился с Марком насчет машины. А может, эти дадут, попроси. Скажи им -- сегодня. Ясно? И -- никаких! Позвонишь мне, как она.
– - И теперь -- товарищу нашему, самому верному.
– - Анна Львовна, не разбудил? Мы забираем Лерочку.