Сёгун
Шрифт:
– Кана-сан, уберите меч. Пожалуйста. Мы должны выполнять приказания господина Торанаги. Мы должны повиноваться ему.
Громадным усилием Кана заставил себя сделать то, о чем она его просила.
– Я собираюсь отправить тебя в ад, джеп!
– Пожалуйста, извините его, сеньор, и меня тоже, – сказала Марико, пытаясь говорить как можно вежливей. – Это ошибка…
– Этот негодяй с обезьяньим лицом вытащил меч. Это не ошибка, ей-богу!
– Пожалуйста, извините, сеньор, я очень сожалею. Боцман облизал губы.
– Я забуду об этом,
– Как ваше имя, сеньор?
– Пезаро, Мануэль Пезаро, а что?
– Ничего. Пожалуйста, извините нас за это недоразумение, сеньор Пезаро.
– Пошли в соседнюю каюту. Сейчас.
– Что здесь происходит? Что это… – Блэксорн не понимал, проснулся он уже или все еще в ночном кошмаре, но чувствовал опасность. – Что здесь происходит, скажите, ради Бога!
– Этот вонючий джеп бросился на меня!
– Это была ошибка, Анджин-сан, – сказала Марико. – Я извинилась перед сеньором Пезаро.
– Марико? Это вы, Марико-сан?
– Хай, Анджин-сан. Хонто. Хонто.
Она подошла ближе. Пистолеты боцмана не спускались с Каны. Она была вынуждена задеть за него, проходя мимо, и ей потребовалось приложить еще больше усилий, чтобы не выхватить свой нож и не выпустить из него кишки. В этот момент открылась дверь. Молодой штурвальный вошел в каюту с ведром воды. Он удивленно глянул на пистолеты и выскочил обратно.
– Где Родригес? – сказал Блэксорн, пытаясь заставить работать свою голову.
– Наверху, где и следует быть хорошему кормчему, – сказал боцман, его голос звучал раздраженно, – Этот джеп хотел меня зарубить, ей-богу!
– Помоги мне выйти на палубу, – Блэксорн ухватился за борта койки. Марико взяла его за руку, но не смогла поднять его.
Боцман махнул пистолетом на Кану.
– Скажи ему, чтобы он помог. Скажи ему, что если на небесах есть Бог, то он будет висеть на нок-рее до конца вахты.
Первый помощник капитана Сантьяго отодвинулся от секретного отверстия в стенке кают-компании, последнее «Ну, тогда все решено», сказанное дель Аквой, все еще звучало в его мозгу. Бесшумно он проскочил через темную каюту, вышел в коридор и тихонько закрыл дверь. Он был высокий, сухощавый мужчина с живым лицом, он носил напомаженную косу в виде свиного хвоста. Его одежда была опрятной, и, как и большинство моряков, он ходил босиком. В спешке он проскочил по коридору, бегом пересек главную палубу и взбежал на ют, где Родригес беседовал с Марико. Он извинился, наклонившись, прижался ртом к уху Родригеса и начал выкладывать все, что услышал и о чем был послан подслушивать, так, чтобы никто на юте не мог присоединиться к ним.
Блэксорн сидел на палубе на корме, облокотившись на планшир, голова его лежала на согнутом колене. Марико сидела с прямой спиной, повернувшись лицом к Родригесу, как это принято у японцев, а Кана, самурай, мрачно стоял сбоку.
Марико следила за Родригесом и помощником капитана. Она не могла слышать, о чем они говорят, но даже если бы и могла, ее воспитание заставило бы ее предпочесть не вслушиваться. Интимность в бумажных домах была невозможна без вежливости и предупредительности, без интимности цивилизованная жизнь не могла бы существовать, поэтому всех японцев учили слышать и не мешать. Для общего блага.
Когда она пришла с Блэксорном на палубу, Родригес слушал, что говорил боцман и ее сбивчивое объяснение: это была ее ошибка, она неправильно поняла слова боцмана, и это заставило Кану обнажить меч, чтобы защитить ее честь. Боцман слушал, ухмыляясь, его пистолеты все еще были направлены в спину самурая.
– Я только спросил, не была ли она любовницей англичанина, ей-богу, – она так спокойно умывала его и запихивала в гульфик его сокровища.
– Убери свои пистолеты, боцман.
– Он опасен, говорю я вам. Его надо связать!
– Я прослежу за ним. Иди на нос.
– Эта обезьяна убила бы меня, не будь я попроворней. Вздернуть его на нок-рее! Мы сделаем это в Нагасаки!
– Мы не в Нагасаки – иди отсюда! Живо!
Когда боцман ушел, Родригес спросил:
– Что он сказал вам, сеньора? На самом деле?
– Это – ничего особенного. Извините.
– Я извиняюсь за высокомерие этого человека перед вами и перед самураем. Пожалуйста, передайте самураю, что я извиняюсь перед ним, прошу его прощения. И я официально прошу вас забыть все оскорбления, нанесенные боцманом. Вашему сюзерену или мне не поможет, если на борту произойдут неприятности. Я обещаю вам, что я разберусь с ним по-своему и в удобное время.
Она поговорила с Каной, и под ее нажимом он наконец согласился.
– Кана-сан говорит, что очень хорошо, но, если он когда-нибудь увидит боцмана Пезаро на берегу, он отрубит ему голову.
– Это честно, ей-богу. Да. Домо аригато, Кана-сан, – сказал Родригес с улыбкой. – И домо аригато годзиемашита, Марико-сан.
– Вы говорите по-японски?
– О, нет, только слово или два. У меня жена в Нагасаки.
– О, вы давно в Японии?
– Это мое второе плавание сюда из Лиссабона. Я провел семь лет в этих водах, как говорят – сюда, туда, в Макао и в Гоа. – Родригес добавил: – Не обращайте внимания на этого боцмана – он – эта. Но Будда говорит, даже эта имеют право жить. Правда?