Секрет Сабины Шпильрайн

Воронель Нина Абрамовна

Я бесцельно бродила от прибора к прибору, не зная, с чего начать, пока мне на подмогу не явился Феликс. Он пришел сияющий и розовый, а не такой серый и небритый, как был вчера ночью. А главное – он любил меня! «Ты куда сбежала от любимого мужа? – закричал он весело, ни в чем меня не подозревая. – Пойдем поскорей домой, пока Нюра будет гулять с Сабинкой. Я отправил их в парк и даже дал Нюре денег на мороженое». Совсем как я. И у меня отлегло от сердца: Марат наверняка уехал, а Феликс вернулся, может быть все обойдется?

Как только мы вышли из ворот института, мимо проехало такси, что у нас явление довольно редкое. Феликс отчаянно замахал руками, таксист заметил его,

резко развернулся и против движения, как это принято у нас в академгородке, подъехал к нам. Через десять минут мы уже были дома, и все стало как раньше. Если не считать того, что Феликс стал всерьез готовиться к отъезду навсегда.

Стараясь не обращать внимания на его подготовку к новой жизни без меня, я стала гораздо интенсивней приводить в порядок Линину книгу. Все чаще натыкаясь на нестыковки и белые пятна, я проводила много времени с Линой. Иногда мне удавалось с ее помощью восстановить недостающие эпизоды, но все чаще и чаще ее память пробуксовывала, и она никак не могла найти связь между вчерашним рассказом и сегодняшним. Порой у меня просто руки опускались от невозможности прорвать тяжелую завесу забвения. Мне очень не хватало Марата, который умел лучше, чем я, находить прорехи в этой завесе. Но впервые в жизни я не решалась его вызвать, хоть всей кожей чувствовала, как уходит драгоценное время: Лина выглядела все более хрупкой и уязвимой.

Однако через месяц он приехал сам, как всегда, никого не предупредив - в один прекрасный день вошел к Лине так буднично, будто просто проходил мимо. Мне никто об этом не сказал – да и кто бы мог сказать, чего ради? Я влетела к Лине с пачкой листков в руке и застыла на пороге, увидев его. Он стоял у окна и смотрел на меня так, что я почувствовала себя маленьким гвоздиком в поле притяжения магнита. Я поняла, что он приехал ко мне, и если бы не острый взгляд Лины, перебегающий с его лица на мое, я бы рванулась вперед и прижалась к нему всем телом. Но под ее взглядом я собрала в кулак всю свою волю и осталась стоять в дверях. Я только спросила: «Ты здесь? Вот уж не ожидала». – «До меня дошли слухи, что у вас с мамой большие затруднения с книгой, вот я и решил приехать разобраться. Тем более, что мне придется на пару месяцев уехать заграницу». – «Заграницу?» - ахнула я.

Тут вбежала Настя со свежеиспеченным пирогом и стала хлопотать вокруг стола, устраивая чаепитие. «Вот и отлично, – сказала я с напускной бодростью, - попьем чай и займемся делом. Я как раз собиралась вытянуть из Лины ответы на пару вопросов». Пока я притворялась, что восхищаюсь Настиным пирогом, я не могла проглотить и глотка - все мои внутренности свернулись в тугой клубок где-то под горлом. «Давай так, - постановил Марат, - сегодня я буду говорить с мамой без тебя. Но для начала ты покажешь мне, в каких местах у вас замыкание».

После чая Лина прилегла отдохнуть и мы остались вдвоем наедине с компьютером. Я опустилась в кресло перед компьютером, а Марат взял стул и сел рядом со мной так близко, что его дыхание обжигало мне щеку. Ни о какой работе не могло быть и речи. Он обнял меня и припал губами к моей шее. Литература еще не придумала слово, которым можно описать мои ощущения от этого поцелуя. Может – невесомость? Его рука легко коснулась моей груди и он вскочил на ноги: «Пошли!» – «Куда?» – «У меня машина. Иди вперед и жди меня возле аптеки».
– «А как мы объясним?» - «С мамой я объяснюсь сам, а Феликс еще не знает, что я здесь». Я, как загипнотизированная, поднялась, набросила плащ и пошла за ним.

Стоять на углу возле аптеки было страшно. Я вошла внутрь и стала рассматривать витрину с ножницами и пинцетами. Увидев

в окно, что Марат подъехал, я быстро вышла и села в машину. «Куда мы едем?» - «Мои приятели...» – «Долгуновы?» – «Нет, Фокины. Улетели на две недели в Москву. Я предложил им пожить у меня, а за это попросил ключ от их квартиры». – «Они не спросили, зачем?» – «Брось! Они взрослые люди». Я вся дрожала, то ли от страха, то ли от желания, то ли от того и другого вместе. Но как только мы остались одни в чужой пустой квартире, мой страх улетучился, осталось одно желание. Мы так соскучились друг по другу, что никак не могли насытиться. За окном стало темнеть. Я наспех смыла с себя следы любви и попросила Марата отвезти меня в университет. Оттуда я позвонила Феликсу в кабинет и была счастлива узнать, что он еще не ушел домой. Тогда я попросила его зайти за мной – я объяснила, что так задумалась над проблемой своей установки, что не заметила, как наступил вечер.

Феликс пришел взъерошенный, сказал, что тоже задумался над предстоящим ему вскорости курсом лекций и тоже не заметил, что наступил вечер. О приезде Марата он узнал только назавтра и сразу насторожился: с чего вдруг он опять примчался? Ведь он совсем недавно здесь был? Я было стала объяснять проблемы и неурядицы, связанные с книгой, но Феликс неожиданно вскипел: далась вам эта книга! Кому она нужна? И зачем тратить на нее драгоценное время? Я воспользовалась случаем и обиделась, отвоевав себе таким образом некоторую свободу.

Весь следующий день мы с Маратом, чуть-чуть отрезвленные вчерашним пиром любви, как прилежные ученики просидели над книгой и достигли больших успехов. За время отсутствия Марата я хорошо скомпоновала недостающую часть биографии Сабины, умело распределив цитаты из трех привезенных им из Ростова статей. Две из них за 1928 и 1929 годы бурно восхваляли доктора С. Шпильрайн за неоценимый вклад в сохранение психического здоровья детей, подорванного голодом и неразберихой гражданской войны. Зато к 1931 году тон резко изменился: оказалось, что доктор С. Шпильрайн пыталась шарлатанскими методами подорвать здоровье доверенных ей детей, и посему клинику ее решено закрыть, а ее саму лишить докторского диплома.

Что с ней было после закрытия клиники можно было угадать, хоть никаких сведений об этом не было, а к 1935 году в ее унылую жизнь ворвалась шестилетняя Лина-Сталина, которая вскоре стала ее радостью и утешением. Таким образом уже почти очевидно начинала выстраиваться главная линия книги «Сабина-Сталина» от трехколесного красного велосипеда до жуткой сцены в Змиевской балке.

Мы с Маратом могли бы быть довольны, если бы не маялись невозможностью хоть еще разок уединиться и необходимостью завтра вечером сопровождать Лину на торжественное заседание, посвященное какому-то по счету юбилею академгородка. Феликс на этот праздник идти отказался, ссылаясь на недостаток времени, но, по-моему, из нежелания видеть меня рядом с Маратом. Я зашла за Линой, но она, обреченная весь вечер сидеть в президиуме,ушла к себе прихорашиваться.

Я тоже постаралась не ударить в грязь лицом: я надела свой главный наряд – черное бархатное платье с круглым декольте и очередные лодочки на высоченных каблуках. Оглядывая меня перед выходом, Марат вдруг пожаловался: «Как бы я мог тебя одеть, если бы имел на это право! Ты бы выглядела настоящей королевой красоты». – «А как я выгляжу сейчас?» – «Как королева красоты заштатного королевства третьего мира. Но я попробую это исправить». Он вынул из кармана футляр и достал ожерелье, сплетенное из десятка отдельных серебряных нитей, на каждой из которых сверкало не менее дюжины изумрудов.