Секрет Сабины Шпильрайн
Шрифт:
Как ни удивительно, таблетки Лина послушно проглотила: «Я уже нигде не собираюсь оставаться надолго. Пора готовиться к отбытию». – «Так вы, как Лев Толстой, решили убежать от смерти из дому, чтобы умереть на безымянном полустанке?» – «Что-то вроде этого, - согласилась Лина, - но ты, как я понимаю, примчалась мне помешать». – «Очень точно сформулировано! Значит еще есть порох в пороховницах! Одевайтесь и поехали!» – «Куда?» Я хотела сказать «в аэропорт», но решила, что время еще не пришло. «В ваш институт». – «Никуда я не поеду. Я позвонила туда, а там теперь директором Витька Воскобойников, тот еще змей. Услышав мой голос, он в восторг не пришел, а страшно испугался, что
“Так что же вы собираетесь здесь делать? Лежать под одеялом до победного конца?” – “Сознайся, тебя ведь Марат ко мне подослал?” – “А вы бы хотели, чтобы он вас оставил тут умирать от тоски?” – “Марат тебя попросил, и ты тут же все бросила и прискакала за тридевять земель?” – “При чем тут Марат? Я примчалась к вам. Да чего тут объяснять? Вы сами знаете, что вы для меня дороже всех!” – “Что же ты покинула меня в Москве и укатила в свой Цюрих?” – “Я вас покинула? А не вы меня прогнали к Феликсу?” – “И как тебе там с Феликсом?” – “Честно? Хреново”. – “Но ты ведь так его любила!” – “Из-за этого переезда все расклеилось. А может быть, из-за Марата”.
– “Да, это я заставила тебя уехать, дура старая. Это была моя самая большая ошибка”. – “А зачем вы меня заставили?” – “Я боялась, что Марат может причинить тебе боль. Марат – опасный человек. Он может разбить чужую жизнь и даже не наклониться, чтобы подобрать черепки”. Такого Марата я не знала. “Почему же вы передумали?” - “Я не ожидала, что он будет так сходить по тебе с ума”. Я не удержалась: “А что, он и вправду сходит с ума?” – “Будто ты не знаешь! Ходит неделями чернее тучи, а потом вдруг срывается и мчится в Цюрих. И возвращается просветленный. На миг”.
Лина подняла на меня глаза, полные слез: «Иногда и на старуху бывает проруха!» Глаза у нее серые, узко стянутые к вискам, и только тут я заметила, как она похудела. Черты ее лица очистились от лишнего мяса и она вдруг стала страшно похожа на Марата. Наверно, положено говорить, что он похож на нее, но случилось наоборот: она стала похожа на него. Что ж, она когда-то нас уверяла, что в молодости была красивой. Она спросила: “И что ты собираешься с этим делать?”
У меня в мозгу начала проклевываться одна хитрая идейка: «Я готова уйти от Феликса к Марату, если вы согласитесь переехать с нами в Цюрих. Тогда вы будете со мною рядом, и ни мне, ни вам не будет так тоскливо». – «К кому это – к вам? Разве Марат собирается переехать в Цюрих?» Я прикусила язык, но потом подумала: «А почему бы нет? Ведь она его мать». А вслух сказала: «Я расскажу вам всю правду, если вы согласитесь полететь со мной обратно в Москву».- «Зачем мне в Москву?» – «А зачем вам оставаться здесь? Мне ведь скоро придется уехать, что вы будете тут делать одна? Ждать, пока Настя принесет вам чего-нибудь из больничного буфета?»
Тут очень кстати, запыхавшись, ворвалась Настя, прижимая к груди маленькую алюминиевую кастрюльку, в которой лежало куриное крылышко с зеленым горошком. Лина заглянула в кастрюльку, и по ее лицу я поняла, что она это варево в рот не возьмет. Не желая обидеть Настю, я горячо ее поблагодарила и отправила спать после суточного дежурства. «Ох, и грязи тут накопилось за год! А паутины-то, паутины!» – запричитала Настя, уходя. Этот выкрик дал мне прекрасную позицию для атаки: «Надеюсь, вы не собираетесь воевать с пауками? Я тоже! Что ж, так и будем жить, пока нас окончательно не затянет паутиной?»
“Чего ты добиваешься, Лилька? Не могу я туда ехать, мне там тошно до слез!” – “Но я вас зову не туда, а в
Убедившись, что Лина задремала, я позвонила Марату: «Мама в ужасном состоянии, голова кружится, все время лежит и жалуется на холод в середине июля. Но ехать в Москву не соглашается, говорит, ей там тошно. У меня возникла идея сманить ее в Цюрих – мол, рядом со мной ей не будет так тошно. Как ты думаешь?» – «В Цюрих, к кому?». – «Ну, пока ко мне». – «А что скажет Феликс?» – «Ни к чему его спрашивать, ведь пока моя задача – увезти ее в Москву. Что ты думаешь?» – «Что хочешь, обещай, но увези! Если б ты знала, Лилька, как я тебя люблю!»
Я позвонила в аэропорт и заказала билеты на вечерний рейс: все-таки первый класс это чудо, всегда есть места. В течение дня Лине становилось все хуже, и, наконец, она впала в какое-то странное забытье. И я решилась: я вызвала такси и попросила Настю помочь мне снести ее с лестницы. Я вспомнила, как трудно было сносить ее с лестницы в тот раз, когда она потеряла сознание, а теперь она была легкая, почти невесомая. В такси она в себя не пришла, но когда самолет стал штопором взмывать за облака, она открыла глаза и выдавила из себя некое подобие смеха: «Ну Лилька, ну злодейка, обманом все-таки заманила меня в этого ревущего монстра. И куда мы направляемся?» – «Пока в Москву». – «А ты обещала взять меня в Цюрих!»
“Сначала в Москву, а оттуда в Цюрих. Как только Марат окончательно соберется”. – “Значит, он собирается переехать в Цюрих? Все в Москве бросить ради тебя?” – “Ну, не совсем ради меня. Вы же сами во всем виноваты: сначала рассказали ему историю про Сабину и ее братьев, а потом про его отца. Он мне объявил, что больше не может жить в этой стране”. – “А как же его дела, его завод, и вообще... Он ведь там прожил всю жизнь. И неплохо прожил”. – “А теперь больше не хочет. Насчет завода не беспокойтесь – он своими еврейскими мозгами все обдумал и предусмотрел. Только велел мне хранить это в строжайшей тайне, так что я и вам не должна была это рассказывать. Не вздумайте проговориться”.
Посреди разговора Лина неожиданно закрыла глаза и задремала. Я смотрела на нее и сердце у меня сжималось – на всем ее облике лежала печать близкого конца. Принесли ужин, но я не стала ее будить, я взяла для нее только стакан чая, чтобы она могла принять таблетки. Минут через сорок она проснулась сама, послушно проглотила таблетки и спросила: «А отчего тебе особенно плохо в Цюрихе?» – «Да от всего. Феликсу не до меня, у него своих проблем полон рот, - раз, работы подходящей я не нашла – два, а главное, нет у меня там ни одной родной души».
“Что же ты ни с кем там не подружилась? Ведь ходишь, наверно, на какие-нибудь обеды и приемы?” – “Я на этих обедах и приемах даже словом ни с кем перекинуться не могу”. – “Почему не можешь? У тебя ведь неплохой немецкий”. – “Потому что они для меня как инопланетяне, и я не знаю, о чем с ними говорить. Одеваюсь я на такие приемы всегда невпопад. Молча сижу целый вечер в углу и мечтаю поскорей вернуться домой, хотя зачем мне домой, толком не знаю. И неделями жду, когда появится Марат”. – “Я так и знала, что все дело в Марате. Знаешь, он мне как-то сказал, что ты – его анима”.