Секретарь его превосходительства
Шрифт:
– Купили?
– Как же! За четыреста семьдесят пять тысяч! А имение стоит целых восемьсот! И все он, все он! Просто чудеса! Как старался! Словно для себя самого!.. А скупердяга какой! Тут своими собственными швыряет, а там каждую копейку считал. Обо всем, говорит, отчет потребуется. Поверите ли, ни разу даже покушать хорошенько не удалось; нас троих – меня, Мусина и Паршикова – в одном паскудном нумере держал! Вот уж не понимаю. Сказать бы – свои деньги, а то чужие, да еще такого богача…
Николай Алексеевич приехал от своего патрона необычайно оживленный и
– Его превосходительство очень, очень доволен!.. Представьте себе, не успел я войти к нему, как он: "Поздравляю вас с производством!" Понимаете? В следующий чин! Так быстро! Ведь я в прошлом году только произведен… Вот что значит секретарство!.. Да-с…
Он самым искренним образом тешился этой радостью и, казалось, лучшей награды за свой подвиг по желал.
– Он чрезвычайно доволен. Имение действительно роскошное и куплено за грош!.. Паршикову и Мусину выдается по пятисот рублей, Ивану Иванычу триста… Я получил право расширить квартиру на счет смежной… Сделаю себе большой зал и поставлю там рояль… Позову Здыбаевских, и пойдет у меня музыка… Всю нашу статистическую канцелярию на радостях велено оставить, и даже можно еще пригласить… Одним словом – результат блестящий!..
Он, как ребенок, одинаково упивался и повышением в чине, и постановкой рояля в предполагаемом зале, и тем, что у него будет музыка. Хотел я напомнить ему о намерении, по окончании дела с покупкой имения, бросить секретарство, но решил, что это будет бесполезно. Его настроение ясно доказывало, что об этом не может быть и речи.
– Ну-с, теперь займемся нашим отчетом… Надо, чтобы он вышел потрясающим, подавляющим… Что бы такое придумать еще? а? Что-нибудь такое, что никому больше не могло бы прийти в голову?! Какое-нибудь приложение, дополнение… Как вы думаете?..
– Можно! – сказал я. – Очень эффектная штука…
– Ну? Что же это?
– А вот что: те самые сведения, которые мы даем в ведомостях, изобразить графически!..
– Графически? Это что же означает в данном случае?
– Это значит наглядно, при помощи чертежей… Можно пустить в красках, если вам не жаль денег.
– А в самом деле! Я понял, понял – это идея! Это, знаете, может прямо в лоск положить членов комиссии… Раскрывают отчет – и вдруг такая штука… Все как на ладони!.. Великолепно! А вы и это умеете?
– Почему же нет?
– Ну, знаете, вы… вы действительно гений приспособляемости!.. Уж вы меня извините, а я не могу вам платить сто рублей, отныне вам даю двести… Уж извините.
– Охотно извиню вам это. Только я могу лишь вчерне, а беловая работа должна быть исполнена мастером своего дела.
– Послушайте! Вот идея! Мы пригласим Сереженьку Здыбаевского! Он отлично умеет чертить!.. Ведь ему делать нечего, и отчего не заработать карманных денег! Великолепно! Приступим!.. А его превосходительство как приятно будет поражен, когда мы ему преподнесем эту штуку! Браво, ей-ей, браво!..
Сереженька охотно согласился, так как его артистические занятия оставляли
– Слушайте, Николай Алексеевич, – сказал однажды Сережа, когда мы были втроем в кабинете, – нельзя ли ее, эту строгую особу, взять на полную пенсию?
– Каким образом?
– Да так, чтобы платить ей жалованье, а она сидела бы дома!
– Она на это не согласится, обидится… А вот что я могу для вас сделать. Я предложу ей заняться приведением в порядок моей библиотеки. Пусть себе роется в шкапах.
– И вы обрекаете себя на подвиг совместного пребывания с нею?
– Нет, боже сохрани!.. Я ей предоставлю те два шкапа, что у меня в гостиной.
Барышня охотно согласилась. Она нашла, что это интеллигентное занятие к ней больше подходит. В нашей канцелярии полились шутки, остроты, анекдоты, не всегда целомудренные, и неподдельный смех. Рапидов совсем переменился, перестал дуться и сделался милым статистиком.
В то время, как мы с Сереженькой деятельно чертили графические изображения статистических величин, Николай Алексеевич с увлечением занимался расширением своей квартиры, насколько позволяли ему многосложные секретарские обязанности и служба. Работа шла быстро. В какие-нибудь две недели квартиры были уже соединены, образовался зал, действительно большой и высокий, оклеивались обоями стены.
Пришел Антон Петрович, похохотал над нашими рисунками, назвал их "до дерзости смелым шагом" и, побывав в новом зале, сказал нам тихонько:
– Готов держать пари, что он замышляет жениться! помяните мое слово!
Николай Алексеевич вечно говорил о своем зале, о предполагаемой отделке его, обстановке. Он тешился этим, как ребенок куклой, и забывал в это время о статистике и о своем секретарстве. Мы заметили, что даже вид у него сделался лучше – ясный и здоровый. Мы завтракали все вместе. В большой столовой накрывался длинный стол, ставилось вино и закуски. Среди этих закусок важную роль играла лосина – результат недавней охоты его превосходительства, – которую мы ели уже три недели и которая нам смертельно надоела. Но Николай Алексеевич всякий раз торжественно рекомендовал нам ее как замечательное блюдо и прибавлял:
– Это мне преподнес его превосходительство в знак своего расположения!
Эту фразу он произносил с иронией, но видно было, что он очень ценил этот знак расположения его превосходительства.
Прошло около пяти недель с того времени, как было отменено заседание комиссии. Мы наделали кучу новых ведомостей и такую же кучу графических изображений. Отделка зала была окончена, и рабочие ушли. Николай Алексеевич сиял от восторга и уже поручил Сереженьке, как музыканту, выбрать ему рояль у Беккера. Но тут произошло одно обстоятельство, которое поставило меня в тупик.