Секретная династия. Тайны дворцовых переворотов

«Велико насилие, но и протест громок, – писал А. И. Герцен, – бойцы… часто идут на галеры, скованные по рукам и ногам, но с поднятой головой, с свободной речью. Где не погибло слово, там и дело еще не погибло».

Данная книга посвящена слову – делу Герцена. В ней представлены исторические события от начала XVIII века до 1870-х годов: речь пойдет о Пушкине, декабристах, Пугачеве, Радищеве,

Фонвизине, крепостных крестьянах, военных поселянах, конституционных проектах, дворцовых переворотах и о многом другом. Столь пестрое разнообразие лиц и фактов соединено единством судеб: все сошлись в Вольной русской типографии Герцена и Огарева – замечательном центре русской культуры и свободной мысли, надежном убежище всего, о чем запрещалось толковать в тогдашней России.

«Несколько любопытных материалов для уголовного следствия, начавшегося над петербургским периодом нашей истории» – так определял Герцен содержание одного из выпусков своей типографии. В «Полярной звезде», «Колоколе», «Исторических сборниках» и других свободных изданиях 1850–1860-х годов петербургское правительство было атаковано не только в его настоящем, но и в прошедшем, начиная с времен Петра I.

Борьба Герцена с самодержавием за обнародование важных исторических тайн, за «рассекречивание былого» и является основным содержанием данной работы.

Отказываясь от специального историографического обзора из-за историографического характера своего труда, автор не забывал двух потоков той громадной литературы, где разрабатывались важнейшие для этой книги проблемы. Речь идет, во-первых, о тысячах статей и книг, посвященных декабристам, Пушкину, политической истории XVIII–XIX веков [1] ; во-вторых, о множестве работ, в центре которых Герцен, Огарев и их Вольные издания [2] . Однако совсем немного исследований находится, так сказать, на пересечении этих двух линий, где возникает тема – историческое прошлое в Вольной печати или – лучше – взгляд на XVIII–XIX века через материалы Вольных изданий. Если говорить именно о таких работах, то, кроме общих трудов на тему «Герцен-историк» [3] , можно насчитать не много названий [4] .

В предлагаемой книге делается попытка разобраться в ряде герценовских сюжетов из секретной политической истории России, и в этом отношении она является органическим продолжением опубликованного в 1966 году исследования «Тайные корреспонденты „Полярной звезды“». Однако даже в десятке книг такого объема, как эта, вряд ли разместился бы разбор всего потаенного прошлого, освобождавшегося вольным русским станком; по сути, пришлось бы писать полную политическую историю XVIII–XIX веков, ибо мало о чем совсем

не упоминали периодические издания Герцена и Огарева, связанная с ними печать П. В. Долгорукова, а также отдельные выпуски, где публиковались сочинения Радищева, Щербатова, запрещенные стихотворения, декабристские мемуары, записки Екатерины II и другие важные – прежде секретные – материалы, документы.

В результате эта книга сложилась как серия взаимосвязанных очерков: в центре каждого – какое-либо «секретное событие», которое доводится до его появления в Вольных изданиях.

Каков же критерий отбора? Почему, например, говорится о декабристах, но нет главы о петрашевцах; много о «конституции Фонвизина – Панина» и только бегло упоминается проект М. М. Сперанского; немало об «открытии» Пушкина и ничего о Лермонтове?

Два принципа казались автору существенными при отборе. Во-первых, отдавалось предпочтение тем эпизодам, в связи с которыми удалось выявить новые архивные материалы. При работе над книгой обследовано несколько десятков архивных фондов, сосредоточенных в главных хранилищах Москвы, Ленинграда, Иркутска и других городов [5] . Во-вторых, обращалось внимание на типичность излагаемого сюжета. В данной работе, кажется, представлены все главные образцы рас секречив ания: о жизни, настоящем положении народа в XVIII–XIX веках; о крестьянских восстаниях, революционной борьбе, а также о конституционном движении и иных формах сопротивления властям; о запрещенной литературе и других проявлениях освободительной мысли; наконец, о борьбе внутри правящей верхушки, о тайных дворцовых переворотах.

Автор благодарит за помощь многих друзей и коллег.

18 февраля 1855 года в столичных газетах появился «Бюллетень № 1» о состоянии здоровья Николая I: «Его Величество заболел лихорадкой. ‹…› 13 февраля Его Величество выхода к литургии иметь не изволил».

В прибавлениях к тем же газетам, напечатанных в «последний час», был помещен «Бюллетень № 2»: «Лихорадка Его Величества к вечеру [17 февраля] усилилась. Отделение мокроты от нижней доли правого легкого сделалось труднее». На другой день, 19 февраля, появился «Бюллетень № 3» об усилении болезни, «что делает состояние Его Величества опасным». Затем «Бюллетень № 4» сообщал об «угрожающем Его Величеству параличном состоянии легких». 20 февраля новых известий не появилось. 21-го был опубликован манифест о кончине императора.

Между тем царь умер еще в день опубликования первого бюллетеня – 18 февраля пополудни (в Москву известие о его кончине поступило не из Петербурга, а из Западной Европы!). «Сей драгоценной жизни, – говорилось в официальном документе, составленном графом Блудовым, – положила конец простудная болезнь, вначале казавшаяся ничтожной, но, к несчастью, соединившаяся с другими причинами расстройства, давно уже таившимися в сложении, лишь по видимому крепком…»

Смерть Николая была неожиданной почти для всех. Пятидесятивосьмилетний мужчина громадного роста, демонстративно презиравший изнеженных и спавший на походной кровати под шинелью (стиль а-ля Петр Великий; поэт Тютчев сказал, что у Николая «фасад великого человека»), человек, от зычного окрика которого падали в обморок и, случалось, даже умирали крепкие офицеры, он управлял Россией уже 30-й год и как будто не собирался прекращать это занятие. Однако явились «другие причины расстройства».

Дочь упомянутого выше статс-секретаря Д. Н. Блудова, Антонина Блудова, преданная династии мемуаристка, довольно верно констатирует причину мрачного настроения императора: «Крушение всего, что казалось так крепко основано, так свято утверждено» [6] .

Всю жизнь Николай I не сомневался в правильности всего, что он делал: в том, что отмена крепостного права большее зло, чем само крепостное право; что декабристов надо держать в Сибири – даже спустя четверть века после восстания; что внешние дела должно вести именно так, как они ведутся; что другие державы не посмеют противиться его дипломатии и армии.