Секретная династия. Тайны дворцовых переворотов
Шрифт:
Разосланные в основном по провинциальным городам и усадьбам, декабристы тут же включались в обще ственную жизнь, подталкивая крестьянский вопрос, составляя воспоминания, корреспондируя в заграничные Вольные издания. До властей доходили сведения о большом сочувствии, которым повсюду пользовались вчерашние ссыльные. Кроме того, в правительстве знали об усилении в то время интереса к русским событиям на Западе. Хотя материалы по истории царствования Николая I просили для своих трудов вполне «благонамеренные» французские историки Альфонс Баллейдье и Поль Лакруа, петербургские власти долго не решались предоставить им неопубликованные документы. Между тем Корф начал опасаться, что Баллейдье просто обнародует во Франции его книгу, воспользовавшись одним из пятидесяти
В ноябре 1856 года (когда декабристов уже амнистировали и они постепенно покидали Сибирь) царь, запретив давать Баллейдье материалы о 14 декабря, при этом подтвердил и запрет на массовое издание книги Корфа. Тем интереснее, что уже через несколько месяцев защитный инстинкт власти подсказал ей новое решение. По рассказу Корфа, 17 апреля 1857 года Александр II сказал ему:
– Теперь наступило время обнародовать вашу «14 декабря».
– Государь, – отвечал я, пораженный такою внезапностью, – удобно ли освежать это дело теперь, когда вы изволили помиловать всех его участников?
– Тут столько было великого и прекрасного со стороны покойного государя, что незачем более хранить это в тайне, да такое умолчание было бы даже и противно моей совести, потому что мне известны нелепые и превратные толки, ходящие об этом происшествии не только в Европе, но и в самой России.
– Но, Ваше Величество, то обстоятельство, о котором я упомянул…
– Надо всем этим прошло уже больше 30 лет, и нужно же наконец, чтобы история взяла свое; притом большая часть участников давно умерла, а фамилии остающихся еще в живых можно как-нибудь обойти; возьмите о них справку в III отделении моей канцелярии.
– Итак, Вашему Величеству положительно угодно, чтобы книга была издана для публики?
– Да, я уверен, что это произведет очень благоприятное впечатление.
– Но не нужно ли чего-нибудь переменить или иное выпустить?
– Зачем же, все это история.
Выйдя из кабинета, я в передней нашел ожидающим своей очереди к докладу министра двора графа Адлерберга. При рассказе ему мною о последовавшем высочайшем повелении он был удивлен не менее меня [49] .
49
ПБ. Ф. 380. № 1998. Л. 52 об. – 53.
Известие распространилось при дворе. Многие встревожились, особенно генерал-адъютант Ростовцев, влиятельнейший сановник, в свое время выдавший Николаю I заговор своих друзей – декабристов.
Готовя третье издание («первое для публики»), Корф познакомился с перепиской Николая I и Константина, «которую прежде никогда не могли отыскать и которая была наконец найдена по кончине императора Николая» [50] . Историк получил и другие материалы семьи Романовых, а также донесения адъютанта Лазарева, отправленного в 1825 году в Варшаву с известием о петер бургской присяге Николаю. Из III отделения сообщили список здравствующих декабристов для того, чтобы не упоминать их имени в печати, при этом был упущен только Кожевников, управлявший в 1857 году гродненской палатой государственных имуществ, и Корф назвал его в своей книге среди других «бунтовщиков».
50
ПБ. Ф. 380. № 1998. Л. 54.
В этот период Адлерберг, очевидно неплохо представлявший направление общественного мнения в стране, высказал опасение насчет того, что обвинения в адрес заговорщиков могут вызвать у них «попытки оправдаться, что пойдет по свету и будет тем опаснее, что оно не связано с определенными лицами».
Любопытно, что переписку Николая I с Константином Адлерберг рекомендовал
51
ПБ. Ф. 380. № 1998. Л. 56–57.
Чрезвычайно интересно следующее мнение и пожелание министра двора о нераскаявшихся декабристах: Адлерберг просил Корфа переменить одно место в эпилоге книги. Было: «Благодушная мысль монарха склонилась и к тем несчастным, которые, быв увлечены одни обольщениями самонадеянности, другие неопытностью молодости, тридцатилетними страданиями искупали свою вину». Адлерберг советует: «Не лучше ли сказать: „Тридцатилетним, но заслуженным изгнанием (или ссылкою) и чистосердечным раскаянием (хотя это последнее, как я слышал, неправда?)“. Слово „страдания“ может возбудить сожаление и мысль, будто они действительно были подвержены физическим, материальным страданиям, чего вовсе не было» [52] . Корф замеченное место изменил так: «Тридцатилетним заточением и раскаянием…»
52
ПБ. Ф. 380. № 1998. Л. 58.
Вообще министр двора продолжал считать публикацию преждевременной и даже еще раз пытался убедить в этом царя, но тот настаивал на своем. Более того, в течение лета 1857 года, когда в типографии II отделения Собственной канцелярии готовился восьмитысячный тираж книги Корфа, Александр II все время справлялся о ходе работы [53] . Успех пропаганды Герцена, постоянное «присутствие» декабристской темы в «Полярной звезде», очевидно, немало влияли на настроения верхов.
53
Сначала предполагался громадный для того времени тираж – 12 тыс. экземпляров. Корф пояснял, что со своей стороны «особенно не спешил, имея в виду эмиграцию в то лето огромных масс из России в чужие края». (Там же. Л. 63–64.)
Царь же пожелал, чтобы книга была переведена на европейские языки, и летом 1857 года Корф поручил специалистам французский, немецкий, польский и английский переводы «Восшествия на престол императора Николая I». В общем Корф был горд своей работой и писал царю 21 июля 1857 года об окончании «сего национального дела» и возложении от имени императора «на алтарь отечества сего приложения сыновней любви». Александр еще раз благодарил автора «за окончание сего труда, столь близкого моему сердцу» [54] .
54
ПБ. Ф. 380. № 1998. Л. 66, 67.
Корф аккуратно фиксирует в Записке все признаки успеха своей работы. Издание быстро расходилось, как полагал автор, «по необыкновенному интересу собранных тут материалов и по небывалости у нас подобного, можно сказать, государственного откровения». Автор даже заметил, что пресса оказалась в щекотливом положении: не говорить о книге было нельзя, но невозможно было и «нечто вроде критики на сочинение, обязанное существованием своим высочайшей воле и имевшее, так сказать, участником своей редакции всех почти членов Императорского дома» [55] .
55
ПБ. Ф. 380. № 1998. Л. 70.