Секретная миссия Рудольфа Гесса
Шрифт:
Саймон вкратце ознакомился с содержанием всех предыдущих бесед с Гессом; кроме первых отчетов Гамильтона и Киркпатрика, имелось еще четыре записи бесед Гесса с его «компаньонами» в Митчетт-Плейс. В открытых для ознакомления папках нет ни одного из них, если не считать краткого резюме, сделанного Кадоганом для Черчилля 6 июня:
"В общем, Гесс придерживается линии, которую избрал в первоначальных беседах… а именно: настаивает На неизбежности германской победы и бессмысленности продолжения борьбы, по-прежнему утверждает, что идея прибыть в Англию принадлежит исключительно ему самому и что фюрер его не посылал.
Из резюме явствует, что Гесс обманул даже таких экспертов, как Фрэнк Фоли, в степени своей осведомленности в военных делах. Тем не менее Кадоган полагал, что, задавая правильные вопросы, "путем умозаключений можно получить определенный объем информации по теме политики", в частности, не был ли он послан Гитлером. Он предложил Саймону сказать Гессу, что Гитлер отрекся от него и переговоры не могут проводиться до тех пор, пока правительство не получит удовлетворительного ответа: то есть был он или не был уполномочен фюрером. "Реакция Гесса может оказаться бурной, также он может признаться, что выполняет поручение Гитлера— если это действительно имеет место".
На самом деле это предложение исходило от Киркпатрика, который несколькими днями раньше консультировал Саймона на предмет того, как расшевелить Гесса. Один из вопросов, предложенных им для Гесса, доказывает, что Гесс ни словом не обмолвился насчет плана «Барбаросса»: "Россия: Какой смысл [Великобритании] заключать мир с Германией, если Германия собирается договориться с Россией?" Из этого вытекает, что Гесс не только молчал по поводу «Барбаросса», но и в духе германской пропаганды угрожал заключением более тесного, возможно, военного альянса с Россией.
В Митчетт-Плейс Саймон прибыл в час дня в понедельник 9 июня. Сопровождал его выступавший в качестве его «свидетеля» Киркпатрик. Для обеспечения секретности и анонимности у обоих имелись специальные пропуска, выписанные Кадоганом на имя доктора Гатри и доктора Макензи. В последующих расшифровках стенограмм бесед сам Гесс фигурировал как «Джонатан», хотя он настоял на том, чтобы ему сказали, кто приезжает, так что их подлинные имена он знал. Пока они обедали с полковником Скоттом, Гесс, одевшись более тщательно, чем обычно, в летную форму Люфтваффе, оставался у себя в комнате с "капитаном Барнесом". От приема пищи он отказался из опасения, что секретные службы предприняли последнюю попытку отравить его. Чтобы поддержать себя, он принял таблетки глюкозы.
В два часа Скотт записал в дневнике, что приехали три офицера МИ-5 с немецким «свидетелем» по имени Курт Маас, которого доставили из заключения по просьбе Гесса и ему на помощь. В 2.30 дня Саймон, Киркпатрик, стенографист и Маас поднялись по лестнице и через решетку прошли в гостиную, где их ждал Гесс. В качестве переводчика выступал "капитан Барнес". Подал Саймон Гессу руку или нет, сведений в записях не имеется. Из бумаг ясно другое, что Саймон прибыл исключительно с целью расшевелить Гесса. Черчилль дал ему однозначно понять, что правительство "Его Величества не готово вступать ни в какие мирные переговоры ни с Гессом, ни с иным представителем Гитлера", в то время как Гесс верил в искренность намерений Саймона.
— Герр
— Ich bin ausserordentlich dankbar denkbar… — начал Гесс [Джонатан].
— Он очень благодарен, — перевел Барнес, — что [доктор Гатри] приехал сюда. Насколько он видит, его прибытие сюда осталось без понимания — трудно ожидать, чтобы такой необычный шаг мог вызвать иную реакцию.
После чего Гесс углубился в объяснение природы этой идеи, зародившейся в июне прошлого года во время французской кампании, как фюрер на протяжении всего времени, в течение которого он знал его, говорил, что между Германией и Великобританией должно быть взаимопонимание, и как ему (Гессу) пришла мысль, что если бы люди в Англии знали об этом, то, возможно, были бы готовы прийти к соглашению. Когда после французской кампании Англия отвергла предложение фюрера заключить мир, он (Гесс) еще более утвердился в мысли привести свой план в исполнение.
После того, как «Барнес» перевел это, Гесс сделал долгую паузу. Заговорив снова, он коснулся темы воздушных налетов, больших разрушений и понесенных жертв. У него создалось впечатление, что Англия не может сдаться, не потеряв престижа, тогда он'сказал себе, что если приедет в Англию, они воспользуются этим предлогом, чтобы сесть за стол переговоров…
Киркпатрик перебил перевод «Барнеса»: "На самом деле было сказано "Aniass nehmen" — его визит сюда будет колышком, основой для начала переговоров без потери престижа".
"Должен признать, — продолжал Гесс по-немецки, — что я столкнулся с трудным решением, очевидно, самым трудным в моей жизни. Полагаю, что принять его я сумел благодаря тому, что видел перед глазами бесконечный ряд детских гробиков, как с немецкой, так и с английской стороны, с чередой плачущих матерей за ними и, наоборот, гробы матерей со следующими за ними детьми".
Сомневаться не приходится, Гесс говорил искренне; сцены опустошения, свидетелем которых он стал во французскую кампанию, потрясли его. Следует вспомнить и о том, что накануне его полета над Аугсбургом была сброшена листовка с изображением мертвого обезображенного детского тела с заголовком: "Это не ваш ребенок, а один из бесчисленных детей, попавших под германские воздушные налеты…"
После чего человеколюбивый Гесс перешел к так называемым "психологическим аспектам". Он заставил Саймона совершить такой же экскурс в историю, какому во время первого интервью подверг Киркпатрика. Начал он с интриг Эдуарда VII на стыке веков и завершил ценным наблюдением, что британская политика всегда состояла в том, чтобы образовывать коалицию против сильнейшей державы на континенте, чтобы через короткое время напасть на нее.
Потом он коснулся обвинений Германии в том, что она нарушала международные договоры; списку которых, по его словам, он может противопоставить другой с аналогичными нарушениями международного права британской стороной.