Секретная миссия Рудольфа Гесса

Пэдфилд Питер

"Принесли новую бутылку. Я открыл ее, и он, налив себе немного ее содержимого, выпил. К этому времени он слегка успокоился. Потом он прошел к себе в спальню и вытащил медицинскую бутылочку, на этикетке которой имелось изображение черепа и перекрещенных костей; в Германии такие обычно приклеивают на пузырьки с ядом. Он сказал, что там содержится проба отравленного виски, и не смог бы я его подвергнуть анализу без ведома доктора. Я согласился, но снова, несмотря на его протесты, отпил из этой бутылки, после чего он опять пустился в пространные и запутанные объяснения насчет собственной уверенности, что его обманули…"

Смит допил виски из медицинского пузырька и из бутылки, откуда он был налит, но поскольку Гесс продолжал настаивать,

что находится в руках секретных служб, и не слушал доводы Смита о том, что офицеры охраны полностью контролируют обстановку в доме, тот, потеряв терпение, "германским командным тоном" прокричал, что не позволит, чтобы его называли лжецом. Гесс вскочил на ноги, извинился и пожал тому руку, после чего Смит смог отвести его в постель. Через несколько минут он уже храпел.

Позже Смит сказал Малоуну, что, на его взгляд, Гесс обладает "менталитетом плохо образованного, мелкого клерка". Он был убежден, что Гесс был полоумным.

В то утро Гесс проснулся поздно, надел мундир и снова попросил привести к нему лейтенанта Малоуна; на этот раз Малоун был свободен от несения охраны внешнего периметра и пришел к нему. Гесс, увидев его, поднялся на ноги и тепло приветствовал, пожав руку, чего раньше никогда не делал. После чего он возобновил жалобы на то, что его хотят отравить по приказу небольшой клики поборников войны, которые стремятся помешать ему выполнить его миролюбивую миссию. Он сказал, что, на его взгляд, офицеров охраны ввели в заблуждение. Когда Малоун попытался развеять его подозрения, он пустился в детали: после того, как четыре дня назад перед беседой с доктором Гатри он выпил молока, его голову словно зажало тисками. Когда он попытался писать, на бумаге появлялись вовсе не те слова, которые он подразумевал. Он считал, что ему с целью убить или свести с ума давали наркотик индийского происхождения. Он полагал, что не обходилось без вмешательства поваров.

Потом он протянул Малоуну два письма в незапечатанных конвертах, подписанные карандашом "Моему фюреру" и Ильзе, и попросил отправить их по официальным каналам сразу после его смерти. Но поскольку он считает, что они доставлены не будут, он передал Малоуну еще две копии писем и попросил доставить их адресатам в конце войны лично. Еще он протянул ему свой бумажник с "большим количеством снимков его сына". Малоун сказал, что должен сообщить о дубликатах, но Гесс взмолился и "во имя человеколюбия" просил сохранить это в тайне. Малоун ответил, что не может сделать это, но попросит разрешения оставить их у себя, если ему в этом откажут, он вернет письма Гессу. Вынужденный пойти на компромисс, Гесс топнул ногой и хлопнул рукой по подлокотнику кресла. Однако, когда Малоун уходил, он забрал свои письма назад.

Ближе к полудню Малоун снова навестил его, и Гесс попросил его после войны отправиться в Германию и сообщить его жене и семье, что он "умер смертью храброго человека". Малоун пообещал, что выполнит просьбу, если наихудшие страхи Гесса сбудутся. Он не знал другого: что Гесс задумал совершить самоубийство. Решение это он объяснил в последующем признании. Если, несмотря на все его предосторожности и решимость брать еду только из общих блюд, секретным службам все же удастся добавить в его пищу новую порцию яда, он может окончательно утратить душевный покой:

"Я думал, что в силу своего положения в Германии не должен давать иностранцам повода лицезреть эту картину, особенно мне не хотелось бы, чтобы меня показывали журналистам как человека, психически больного. По этой причине я решил… расстаться с жизнью по собственной воле. Соответствующие прощальные письма я написал в полном спокойствии".

По словам доктора Дикса, в его письме к Гитлеру говорилось о его уверенности, что его "последняя миссия" принесет плоды и что, "возможно, несмотря на мою смерть, а может быть, благодаря ей, мой полет завершится примирением с Британией".

Ранним

утром следующего дня он разбудил дежурного офицера и сказал, что спал не очень хорошо и что принял немного виски. Он был в пижаме. Потом он вернулся в спальню. Через пять минут он крикнул оттуда охраннику за решеткой, чтобы тот пригласил к нему врача, так как он не может уснуть. Комната Дикса находилась на той же площадке, ее от поста отделяли какие-нибудь тридцать футов. Разбудив врача, охранник вернулся на свое место у решетки. Появился доктор в халате и с пузырьком снотворных таблеток. Когда он приблизился к решетке, охранник открыл засовы и распахнул перед ним дверь. В этот момент из тени своей спальни вышел Гесс. Он был в форме и летных ботинках. Лицо его выражало крайнее отчаяние — "застывший взгляд, всклокоченные волосы". Он метнулся к дверному проему. Дикс сначала подумал, что тот решил напасть на него, но Гесс пронесся мимо и бросился к перилам, отделявшим лестничную площадку от пролета. Мгновенно перегнувшись, он полетел вниз. Падая, он зацепился левой ногой за перила лестницы внизу, что замедлило скорость его падения; его тело с глухим стуком упало на каменный пол холла. Охранник, поднимавшийся по лестнице с чашкой чая в руках, бросил ее и выхватил револьвер. Дикс закричал: "Не стреляй!" Пока Дикс и все остальные неслись к нему по лестнице вниз, Гесс лежал и стонал от ужасной боли.

Когда Дикс подбежал к нему, он находился в полном сознании и, показывая на левое бедро, потребовал, чтобы ему сделали укол морфия. Дикс пощупал пульс. После быстрого осмотра выяснилось, что Гесс пострадал не слишком. У него было сломано левое бедро, но внутренности, похоже, остались целыми. Однако морфий Дикс ему не ввел, чтобы не пропустить симптомы брюшной травмы, если такая имела место. Вместо этого он сделал пациенту укол дистиллированной воды. Однако Гесс на обман не поддался и позже, давая показания, привел этот случай в знак доказательства заговора против него. К этому времени на месте происшествия собрались остальные обитатели дома: офицеры, «компаньоны», домашняя прислуга, предлагая ему подушки, одеяла, горячий чай. Гесс, когда не требовал морфия, проявлял большой интерес к тому, что делалось для него, "весьма деловито", как выразился доктор Дике, "наблюдав за всеми действиями и приготовлениями. Бго реакция представляла забавное сочетание мальчишеского интереса и досады, что попытка его провалилась, с желанием покомандовать людьми".

Тем временем Фоли позвонил в Лондон «Си» и получил разрешение пригласить из ближайшего военного госпиталя хирурга. Хирург прибыл в пять, почти ровно через час после прыжка Гесса в пролет лестничной клетки. У Гесса он нашел неосложненный перелом левого бедра. Органы брюшной полости не пострадали. По наблюдению Дикса, Гесс был очень "раздосадован, когда его красивое галифе пришлось разрезать ножницами". Хирург вызвал у него "покорность, детское доверие и готовность во всем помогать". На его ногу наложили временную шину, после чего его отнесли в спальню, где наконец сделали укол морфия.

В десять утра следующего дня лейтенант Малоун сменил на посту дежурного офицера. Гесс лежал в полумраке комнаты, занавески были опущены, но он не спал. После некоторого молчания он сказал Малоуну, что в письме семье, написанном накануне, рассказал о том, что собирается сделать. Свое решение он объяснил тем, что не может и не хочет сойти в Англии с ума. Из отчета Малоуна следует:

"Я сказал, вы ведь не собирались на самом деле покончить с собой. Он заверил, что собирался и что непременно повторит попытку. Сойти с ума было хуже. Это будет слишком ужасно терпеть самому, и слишком ужасно наблюдать другим. Убив себя, он поступит как мужчина. Он знает, что в последнее время вел себя как баба. По прибытии сюда он вел себя как мужчина. "Я вставал в восемь утра, но потом настал период бессонницы, бессонницы" и под влиянием вина и наркотиков он понес всякую околесицу…"