Секретная тайна
Шрифт:
— А что такое кабытрон?
Пришелец взглянул на настенные часы, пробормотал: «Ну, пять минут еще есть», сел прямо на столе вроде как по-турецки, подвернув под себя все три ноги, и задумчиво произнес:
— Тут в двух словах не объяснишь. Надо, пожалуй, начать с азов. Что такое материя?
— Объективная реальность, данная нам в ощущение, — припомнил я.
— Высокопарно, но верно. А что еще дано нам в ощущение?
— Время, наверно.
— А еще?
— Может быть, поле? В смысле, электромагнитное или гравитационное.
— Браво.
— Вроде все. Или еще что-то есть?
— Ты забыл про вероятность, — тактично напомнил мой гость.
— Про какую вероятность? Это когда монетку кидают, что ли? Вычисляют, сколько раз выпадет орел, а сколько решка?..
— Вот-вот, — инопланетянин обрадовался. — Если бросить монетку пять раз, то все пять раз может выпасть только орел. Или только решка. А при числе бросаний, приближающемся к бесконечности, орел и решка будут иметь абсолютно одинаковое число шансов. Полбесконечности решек и, соответственно, полбесконечности орлов. Фифти-фифти.
— Все равно пока непонятно.
— Что ж тут непонятного, — стал горячиться пришелец. — Вероятность — это объективная случайность, данная нам в ощущение. Причем она имеет квантовый характер. А кванты вероятности называются еслионами.
— Еслионами, — повторил я, все равно ничего не понимая.
— От слова «если», — пояснил пришелец. — А кабытрон называется кабытроном от слова «кабы». Если бы да кабы, то во рту росли б грибы. Потому что «еслитрон» — как-то не звучит. Ты не находишь, что не звучит?
Я промолчал. В голове у меня происходило примерно то же самое, что и при позорной попытке вообразить впуклый шар.
— Когда кабытрон направляет когерентный луч еслионов на объект, то с объектом может произойти все, что угодно. Любая, даже самая малая вероятность может реализоваться. При правильной эксплуатации прибора обыкновенный булыжник может превратиться в торгенфлюксию.
— Что за торгенфлюксия? — я слегка очнулся от малопонятных объяснений пришельца.
— Цветок такой, — пояснил мой трехногий гость. — Редкий и ценный. У нас в системе Альдебарана встречается. Но ты не перебивай.
Я покорно выпрямился на стуле и приготовился слушать дальше.
— Но если вместо четкого мысленного приказа кабытрон примет случайный образ твоего сознания, то камень превратится не в торгенфлюксию, а… ну, скажем, в полкило колбасы — если ты в этот момент будешь голоден и случайно подумаешь о колбасе. Или в дракона. Или в атомную бомбу, если тебя что-то рассердит.
— Но не в торгенфлюксию, — вставил я, чтобы показать свою понятливость.
— И в нее тоже может, — серьезно заметил инопланетянин. — Никогда ни в чем нельзя быть уверенным. Вероятность — такая штука, с ней управиться нелегко.
— Это-то понятно, — я вздохнул.
— Я, пожалуй, еще раз позвоню. Не возражаешь? — инопланетянин придвинул к себе телефон. Судя по тому, как уныло обвисли его антенны, трубку на том конце вообще никто не взял.
— Что же
— А вы оставьте кабытрон мне.
Я сначала сказал это, а уже потом пришел в тихий ужас и тайное ликование от легкой небрежности, с какой мне удалось сделать первый шаг к всемогуществу. Пусть и временному…
— Мне совсем нетрудно будет передать его по назначению. Если не сегодня, то завтра — обязательно.
— Ты это серьезно? — изумился инопланетянин, и изумление его было таким же неподдельным, как моя небрежность. — Слушай, друг! Век буду благодарен! А век у нас, альдебаранцев, длинный, шесть тысяч лет. Значит, выручишь?
— Само собой, — деловито заверил я.
Инопланетянин вытянул щупальца над столом. Воздух между ними сгустился, принимая беловатый оттенок. Сгусток принялся пульсировать, постепенно принимая очертания чего-то увесистого, похожего на ручной пулемет Дегтярева из краеведческого музея. И, наконец, на столе возник кабытрон — серебристый цилиндр с раструбом на конце, с прицелом, прикладом и маленьким сенсорным экранчиком управления. Отдельно материализовался эластичный серебристый обруч.
— Мыслеуловитель, — пояснил инопланетянин. — Надевается на головогрудь… Ну, у вас — на голову… Так. Теперь еще адрес, адрес…
Аналогичным образом возник кусочек ватмана, на котором была тушью начерчена какая-то схема.
— Тут все обозначено, и номер дома, и фамилия. Что еще? Валюта…
На стол упал раздутый бумажник с подмигивающей стереоскопической японкой.
— Вот и все. Передавай привет. А я полетел.
— Постойте! — завопил я, когда пришелец шагнул на карниз, отогнув штору. — А деньги-то зачем?
— Как «зачем?», — донеслось откуда-то уже с улицы. — Я ведь по телефону звонил. Ну, и так, на расходы.
Я отдернул штору, надеясь увидеть старт летающей тарелки. Но ни тарелки, ни инопланетянина нигде не обнаружил. Только на карнизе по-прежнему сидели два голубя и сердито ворковали.
Кусочек ватмана с адресом… Я всмотрелся повнимательней, и тут впервые за день испытал что-то похожее на страх. «Мексика, город Нуэво Ларедо»… В общем, я обязался «не сегодня-завтра» доставить инопланетный прибор на другой континент. Нуэво Ларедо, авенида Куаутемока, 766, сеньору Рамиресу Васкесу.
Из ванной донесся шум. Холодную-то воду «с хлорочкой» я перекрыть не забыл, а теперь и горячую пустили.
Глава вторая
Родители вернулись в одиннадцать. Они застали меня обложившимся учебниками, контурными картами и наглядными пособиями. Я старательно готовил уроки.
— Папа, что такое «квантовый характер»? — крикнул я, не поднимая головы от орфографического словаря.
— Жуть непроглядная! — мама всплеснула руками. — Мы это и в десятом классе не проходили.