Секретная тайна
Шрифт:
Заструилась по каменной кладке веревочная лестница. Вынув ноги из стремян, я прыгнул прямо с седла и уцепился за нижний ее конец. Придерживая локтем двуручный меч, стал карабкаться наверх…
— Сынуля, — сказала мама, стаскивая одеяло с моей головы. — Пора вставать, петушок пропел давно. Агусеньки! Кстати, ты не знаешь, куда делся трехтомник Афанасьева с четвертой полки?
— Доброе утро, мамуля! Афанасьева я отдал Димке Макарову. Его отец искал для своего знакомого канадского профессора первое издание «Поэтических воззваний»… То есть «Воззрений».
Я зевнул и сделал попытку натянуть одеяло себе на голову. Из последних сил подтянулся на руках и вышиб ногой решетку. Полина сидела в глубине своей темницы за столом, покрытым венецианской бархатной скатертью, и запивала торт «Прага» иранским чаем из чеканного кубка.
Мама некоторое время молчала в растерянности, соображая, как реагировать на мою ошеломляющую честность.
Я высунул голову из-под одеяла. Почему-то был уверен, что нахлобучки, поедания без лука не последует. Все-таки честность — выгоднейшая вещь. Особенно если воспользоваться ею неожиданно.
— Бемц, — сказала мама, все еще пребывала в растерянности. — А ведь Афанасьев — ценность не только духовная. У нас его Михаил Степанович просил, доцент университета, помнишь? Давал три тысячи. Можно было бы тебе складной велосипед купить, «Каму».
— Сейчас «Каму» уже не выпускают, — сообщил я, по-прежнему нежась в постели. — А новая модель стоит уже четыре пятьсот. Ползучая инфляция, вымывание дешевых товаров. Но ведь дело не в деньгах. (Я чувствовал, что веду разговор по верному пути). Подарить книгу человеку, который в ней нуждается, гораздо справедливее, чем продавать ее ради велосипеда.
— Правильно! — мама наконец-то решила, как ей следует относиться к моему поступку. — Люди должны помогать друг другу, бескорыстно! Какая хрестоматийная мысль, и как редко мы следуем ей в повседневной жизни! А если папа поначалу не поймет твоего благородного порыва, зови меня. Мы ему вместе напомним про доброту и бескорыстие.
Таким образом, мой поступок удачно улегся в педагогическую схему, с помощью которой родители меня воспитывали. «Кто знает, — думалось мне, — сумел бы я так ловко вывернуться, если б не вчерашнее близкое знакомство с Макаровым? Не будь наших серьезных разговоров, я бы всю ночь в постели ворочался, страшился утра, а потом сам побежал бы с мокрым носом и красными глазами к папе с мамой каяться… Значит, вырастаю из коротких штанишек. И все вокруг слышат речи не мальчика, но мужа».
— А чего это телефон не в прихожей? — поинтересовалась мама. — И что это за проводочек из него… Бемц!
Увидела ноутбук.
Донеслось журчанье воды. Это папа в ванной предпринял попытку освежиться душем. «Раз, два, три», — начал считать я. Мною была открыта фундаментальная закономерность: при счете «пятнадцать» бодрые душевые брызги начинали слабеть, а на «двадцать» лилась либо только очень холодная, либо очень горячая вода — если водопровод вообще не иссякал. А иссякать он любил, тоже соблюдая закономерность, но зависящую уже не от счета, а от того, успел ли ты намылить лицо и голову. Как только успел — пожалуйста, вместо журчанья раздается шипенье, ты начинаешь слепо тыкаться из стороны в сторону, шампунь дерет глаза, приходится на ощупь искать ковшик с водой, если позаботился
Папа громко заорал — значит, пошла только горячая. Послышалось шлепанье босых ног, и он выбрался в коридор, обмотавшись китайским махровым полотенцем, подарком бабушки.
— Иринка! — закричал он, свирепо играя мускулами. — Я похож на Лаокоона? Сейчас я свяжу в узел всю городскую водопроводную сеть! — и еще добавил что-то, чего я не понял.
— Тихо! — воскликнула мама. — Не при ребенке.
— Это же санскрит, — успокоил ее папа. — Древнеиндийские проклятия из «Атхарваведы».
— Кстати, — сказала мама. — Семеновы предлагают «Яджурведу». Тираж всего полторы тысячи. Будем брать?
— Будем, — папа смирился, схватил с подоконника бутылочку-опрыскиватель для горшечных растений, и отправился обратно в ванную. Оттуда спросил:
— А сколько просят?
— Ты же знаешь, они деньги не принимают. Хотят, представь себе, «Трех толстяков» в подарочном издании.
— Да ну? (Прысканье воды, кряхтенье папы). Отдадим?
— Надо у Андрюхи спросить, книга-то его.
— Берите, — сказал я, выходя в коридор. — Только, чур, с условием. Потом научите меня этим словам: ахтарва… ахварта… Проклятиям древним.
— «Атхарваведа». «Яджурведа». Давай, напишу тебе на бумажке и прикноплю над постелью, чтобы ты перед сном повторял.
Мама, как всегда, чрезмерно заботлива. Даже не поняла, что я шучу. Точнее, иронизирую. Перед кем я буду этими языколомными словами форсить, перед Катькой Вотиновой, что ли? У меня знакомых доцентов университета нет. Зато проблема есть: родительское внимание, удачно отвлеченное от появившегося на моем столе ноутбука, скоро и неизбежно сфокусируется на вопросе «Откуда?». И соотнесется с фактом благородного растранжиривания библиотечного фонда. Надо будет как-то не слишком отклониться от умиляюще прямолинейной честности, дабы безопасно пройти по канатику вранья.
— Тетя Кира вчера завернула для тебя творожное печенье. Такое вкусненькое, горяченькое, пышненькое… Возьми в холодильнике.
— Мама, — поморщившись, заметил я. — Какое же оно теперь горяченькое и пышненькое, если в холодильнике ночь пролежало?
— Действительно. Ну, ничего. Тетя Кира мне рецепт переписала. Завтра воскресенье, я сама испеку.
— Знаю я твои кулинарные таланты.
— А ты мне поможешь. На пару — как-нибудь, а?
Открыв «Бирюсу», я вытащил завернутое в бумажку тетикирино печенье. Мама насыпала мне в кружку какао-порошок, потом открыла шкафчик, где хранились, в основном, специи и пряности, достала оттуда что-то и спрятала за спиной, поглядывая на меня с гордостью.
— Ладно-ладно, — пробормотал я, откусывая холодное печенье. — Сгущенка. Бабушка из Липецка опять продуктовую посылку прислала. Не дает вам ребенка заморить. Мне в какао четыре ложки.
— Андрей! — голос папы донесся из моей комнаты. — А постель за тебя кто заправлять будет? Александр Пушкин или Артюр Рембо? А это у тебя что?.. Ого! Я подумал сначала, альбом художественный какой-то, только без суперобложки.
— Не урони! — осторожно, чтоб не засорить горло крошками, крикнул я. — Это компьютер! Уже подключен к Интернету.