Секретный дневник доктора Уотсона

Гровик Фил

Я посмотрел сверху вниз на Холмса, который лежал на полке, и с удивлением обнаружил, что он уже находится в объятиях Морфея. Я задумался, на какие пытки этой ночью его обречет подсознание.

Я знал, что на протяжении всех лет, которые мы провели вместе, и за годы до нашего знакомства, о которых мне Холмс подробно рассказывал, моему товарищу редко доводилось испытать что-либо подобное тому, свидетелями чего мы стали теперь. Возможно, мне повезло, что за плечами у меня имелся военный опыт: я уже испытывал подобный шок, мне было с чем сравнить происходящее. Но Холмс не участвовал в боевых операциях. Его жизнь

в основном состояла из периодов размышлений, которые лишь изредка прерывались активными действиями. И хотя ему приходилось сталкиваться с самыми известными преступниками Англии, мало что могло подготовить аристократичного и утонченного логика к тем ужасам, которые теперь творились вокруг нас.

Да, Холмс мог адекватно принять отдельные преступления на почве страсти, основываясь на избранной профессии и массе литературы на мелодраматические темы. Но здесь происходило нечто совсем другое и гораздо более зловещее. Мне ситуация в России казалась формой геноцида, тотальным безумием, которому столь изощренный логик, как Холмс, просто не мог найти аналогов в своем предыдущем личном опыте.

Мысленно прокляв большевиков вместе с Лениным, Троцким и Сталиным, я закрыл глаза и попытался заснуть.

21 июня 1918 года

Как и обычно, проснувшись, я обнаружил, что Холмса уже нет.

Я оделся под перестук колес и толчки поезда. Выглянув из окна, я обнаружил, что мы едем по какой-то сельской местности, явно удалившись от города. Затем я вышел в коридор и отправился в заднюю часть вагона, где находился салон.

Стравицкий и Оболов сидели за роскошным столом из черного дерева. При виде меня они подняли головы, приветственно кивнули и вернулись к завтраку. Именно Оболов показал вилкой на дверь. Я подошел к ней и распахнул, впустив поток теплого летнего воздуха, а затем увидел Холмса и Рейли, которые что что-то горячо обсуждали.

– Доброе утро, товарищ, – поздоровался Рейли.

Холмс просто кивнул.

– Мы только что проехали Волхов, доктор Уотсон. Это место фактически ничем не примечательно и имеет еще меньшее значение, – сообщил Рейли.

– Простите за грубость, но мне для начала хотелось бы перекусить, – перебил я. – После завтрака я буду с большим энтузиазмом слушать вашу лекцию о путешествии.

Рейли рассмеялся и махнул рукой, отправляя меня жестом назад в вагон. Они с Холмсом остались в открытом тамбуре.

Когда я заканчивал завтракать, вошел Рейли. Он кивнул, проходя мимо меня. Стравицкий и Оболов встали и последовали за ним в купе. Я тут же присоединился к Холмсу, чтобы на открытом воздухе обсудить обстановку:

– Ну, Холмс, что происходит?

– Поразительный человек. Я завидую той легкости, с которой он лицемерит, утаивая факты, и вроде бы сразу же говорит правду. Он так ловко соединяет одно и другое, что их просто не разделить. Он похож на угря: быстрый, очаровывающий и отталкивающий одновременно. Я просто в замешательстве. С нами он общается на английском, со своими подчиненными – по-русски. Откуда нам знать, что он им говорит? Он в любую минуту может отдать им приказ перерезать нам горло.

– Нет, дружище, тут вы зашли слишком далеко. Зачем ему желать нашей смерти? А если бы он даже и желал этого, то зачем было ждать до этой минуты?

– Хорошие

вопросы, Уотсон, но вопросы без ответов – пока. – На мгновение Холмс погрузился в размышления. – Если бы я не знал точно, то мог бы заподозрить близкое кровное родство между нашим товарищем и профессором Мориарти.

– Что? – Я громко рассмеялся, не в силах сдержаться. – Релинский и Мориарти! Я ценю аналогию, но сомневаюсь в ее достоверности и точности.

– Да, мысль забавная. Но, Уотсон, говорю вам прямо сейчас: я не удивлюсь, узнав, что мы имеем дело с человеком, ум, воля и сила которого не уступают уму, воле и силе Мориарти. – Холмс усмехнулся, но улыбка быстро сошла с его лица. А мне вообще расхотелось смеяться, когда он добавил еще три слова: – Или превышают их.

От этой реплики и содержавшегося в ней намека у меня холодок пробежал по спине, даже в это теплое июньское утро.

Я заставил себя задать еще несколько вопросов:

– А как насчет его плана? Он вам рассказал про него?

– Нет, Уотсон, ничего, несмотря на все мои словесные уловки. Он парировал их и наносил удары, как истинный мастер фехтования. В итоге я воспользовался самой последней возможностью – прямо спросил его про план.

– И что?

– Он только улыбнулся и заявил, что у нас полно времени и мы еще, не исключено, устроим игру из его плана.

– Что устроим? Вы сказали «игру»?!

– Именно.

Напряженное тело Холмса заметно расслабилось, когда он оперся о стену и рассказал о брошенном Рейли вызове, причем с какой-то небрежностью и беззаботностью:

– Он предположил, что я, будучи Шерлоком Холмсом, сам смогу догадаться о деталях. Таким образом моему беспокойному уму будет чем себя занять, и я не стану ввязываться в неприятности во время долгой и нудной поездки. По крайней мере, он ожидает, что она будет такой.

– А вы что ответили?

– Ну же, старина, а какого ответа вы ожидали? Вы когда-нибудь видели, чтобы я потерпел поражение в игре?

23 июня 1918 года

Следующие несколько дней на самом деле были скучными, поскольку поезд все так же неумолимо катился вперед, а за окнами мелькали унылые сельские пейзажи и деревни, которые мы на такой скорости не могли толком рассмотреть. Иногда поезд останавливался, чтобы пополнить запасы угля или воды. Во время остановок двери товарных вагонов раскрывали, и человеческая масса выплескивалась оттуда, будто помои из ведра. Свежий, необычно теплый для этого месяца воздух наполнял грязные легкие и немного уменьшал вонь, пропитавшую стены и пол вагонов.

На второй день мы проезжали город Вологду, транспортный узел, откуда также отходила важная ветка на север, в Архангельск. Холмс сказал, что мы должны вернуться в Вологду, откуда продолжим путь в Архангельск, чтобы сесть на корабль, который снарядит для нас военно-морской флот.

Наше путешествие продолжалось. Периодически до нашего слуха доносились странно высокие женские голоса, которые пели в товарных вагонах, или голоса охранников Рейли на крыше поезда. Иногда мы выходили на открытую платформу в задней части вагона, чтобы подышать свежим воздухом, осмотреть пейзаж и понаблюдать за копошащимися в полях крестьянами, которые не удосуживались даже поднять головы и оторваться от работы.