Секретный дьяк или Язык для потерпевших кораблекрушение
Шрифт:
— Чего это она? — удивился Похабин, придерживая бег лодки.
— А ты спроси, — загадочно позволил неукротимый маиор. — Только вплотную не подгоняй лодку к берегу. Видишь, коряга торчит из воды? Цепляйся веслом за корягу.
— Почему нельзя к берегу?
— А глянь.
Не вставая, маиор Саплин вскинул над собой руку.
Баба на берегу, страшная, как пужанка, приплясывая, подпрыгивая, тоже вскинула над собой руку.
Маиор резко согнул руку в локте, так же резко мотнул маленькой головой, и баба на берегу в точности повторила все движения.
Маиор хитро покрутил головой, лихо подбоченился,
— Чего дразнится? — растерялся Похабин.
— А ты спроси, — все так же загадочно подсказал маиор.
— А ответит?
— Непременно.
— Имя-то есть у бабы? — подозрительно покосился Похабин.
— Ямгой звать, — ответил маиор. — Однажды видел ее на стойбище нымылана Екыма. Помнишь Екыма? Он лисичек нам привозил.
— Помню.
— Ямга — баба болезная. Ее так и называют. — И ухмыльнулся: — Спроси, спроси бабу, Похабин. Может, видела Айгу? Или Ивана?
— Кышь шишич, Ямга? — крикнул Похабин с лодки. — Зачем одна стоишь на берегу?
— Кышь шишич!.. — высоким голосом ответила баба, ни на секунду не прекращая ужасные подпрыгивания. — На берегу!..
Похабин удивился:
— Почему так говоришь, Ямга?
— Так говоришь!.. — как эхо повторила баба.
— Шаманит она? — оглянулся Похабин на маиора.
— А ты не бойся, Похабин, ты спрашивай, — успокоил маиор. — Большого вреда не будет, только лодку не подгоняй к берегу.
Похабин спросил по-нымылански:
— Шел вчера бородатый по реке? Шел русский?
— По реке!.. — приплясывая, ответила Ямга. — Русский!..
— Сама видела?
— Видела!..
Похабин, глядя на прыжки и ужимки, усомнился:
— Впрямь видела?
— Видела!.. — нисколько не усомнилась Ямга, ни на секунду не прекращая нелепых телодвижений.
— Может, не вчера видела? — допытывался до правды Похабин, удерживая лодку веслом. — Может, видела русского третьего дня? Кыхы-корат?
— Третьего дня!.. — как эхо подтвердила баба. — Кыхы-корат!..
— Зачем дразнишься? — обиделся Похабин.
— Дразнишься!..
— Ну, отцепляйся, — смеясь, приказал маиор. — Я же сказал, что Ямга — болезная. Ее так и зовут. Что скажешь, то она повторит слово в слово. Что покажешь, то же проделает.
Течение враз вынесло лодку на стрежень. Похабин изумленно оглядывался:
— Страсть какая!.. Коты морские, нерпушки, птицы, все по-своему говорят, а Ямга только повторяет чужое… — Повел боязливо веслом: — Давай, маиор, торопиться…
Так плыли.
— Дожди вверху, что ли? — удивился утром Похабин, ладонью протирая уставшие глаза. — Смотри, маиор, вода мутная. Так бывает, когда в верховье прольется большой дождь. А какие сейчас дожди?
— Такое бывает и при подземном громе, — кивнул маиор. — Землю тряхнет, вода мутнеет, приходит в полную олтерацию.
— Не трясло, вроде, землю.
— Мы в лодке могли не заметить, — объяснил маиор, внимательно присматриваясь к берегам. — Видишь вон там… Чуть левее… За соснами… Там склон обнажился и камни сползли… Совсем недавно сползли… По какой причине?… Может, правда, тряхнуло землю?… Мы в лодке могли не почувствовать,
Подумав, покачал маленькой головой:
— Дивый край.
Так плыли.
А в природе, правда, что-то сделалось.
Как бы дымком понесло, но не было дыма. Как бы скверным запахом понесло, но откуда?
Оглядывались, ничего не могли понять.
Совсем недавно вода бурно торопилась, ворчала, входила с шумом в протоки, раскручивала водовороты, будто решив раздвинуть каменные острова, а тут совсем остановилась, медленно кружила по воде листву, сорванные ветки. Ночью, при свете луны, видели на мелких местах осклизлые камни, поросшие подводной травой, видели стеклянные глаза рыб, без суеты взирающих на людей снизу, а сейчас вода как бы вспухла, выгнулась на стрежне горбом, вяло выдавилась из берегов, грозя хлынуть дальше, и помутнела так, что сунь руку в воду — не увидишь.
А потом река остановилась совсем.
Бьешь веслом, а с места почти не движешься.
Запах серы, адом запахло, рыба поплыла вверх брюхом.
Похабин испуганно оглянулся на маиора. Отчего это лодка стоит? Может, держит снизу лодку шаманка? Может, договорилась какая дикующая, теперь лодку держит, не желает допускать до барина? Спросил шепотом:
— Вернемся, может?
— Молчи, Похабин! — неукротимо сказал майор. — Под фортецию чувств! Ударю!
Глава VI. Черная гусеница
………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………………стланик перекрывал узкую тропу, цеплялся за ноги. Накипь лишайников красила плоскость скал седым, в сизой дымной полумгле, густо закоптившей небо, ужасная горелая сопка казалась призрачной. Как бы приподнятая, зависла в воздухе.
Пусто.
Иван поправил нож, заткнутый за пояс.
Впереди, там, куда он шел, из-за зубчатой кромки низкого леса, с близкого моря, наверное, с большой воды выпячивались, вспухали круглые белые облака, а, может, клубы тумана. Странные белые испарения медленно воздымались, пытаясь отнять у занимающей полнеба горелой сопки оставшуюся часть неба. Будто кто-то, невидимый, может, бог Кутха, пускал из-за леса ужасные белые пузыри.
А еще тропа… Неизвестная тропа…
Наверное, коряки ходили, решил Иван, вспомнив рассказы Айги о зимних и летних путях. Нымылане не легки на подъем, а коряки — они непоседы. Коряка можно встретить на горе, на море, на берегу, везде, где может жить человек. Потому коряк и коряк, что не сидит на месте.
Спешно шел по тропе, чувствовал — выйдет к морю.
На странные, всплывающие над морем клубы испарений старался не смотреть. Белые клубы нехорошо ширились, занимали пространство, в их сумрачном нутре что-то посверкивало. Неопределенные, как бы даже слегка размазанные, они стеной поднимались в небо, в самую его сизость. Может, это сам бог Кутха, устав, развел огонь и протянул руки к белому дыму, а может, мертвые, которые живут в камнях горелой сопки, рассорились и теперь бросались друг в друга пеплом из очага, выпускали пары, дышали туманом.