Секс с чужаками
Шрифт:
— Понятно, — только и нахожусь я сказать в ответ.
— Потому что я просил его прилететь, Доротея, — говорит Джори несколько более мягким голосом.
— О, — говорю я. — И когда же это случилось?
Джори отворачивается.
— Несколько лет назад. Мне так его недоставало.
— Джори, на доставку камерограммы уходит два или три года.
— Да, это так, но их телепатия — это нечто совсем особенное. В ней секрет их выживания, Доротея. Я могу послать мысленное сообщение моему возлюбленному сыну через всю галактику, и он услышит меня. Расстояние
Я повернулась. Я ушла прочь.
Теперь я в этом уверена: Джори пригласил своего «ребенка» жить вместе с нами до того, как покинул Климаго.
Мыслимо лишь одно объяснение: климаго неизмеримо дальше нас продвинулись в генетической инженерии. Они способны при помощи компьютерного моделирования и аналоговой трансляции преобразить закодированную наследственность человека в генетический код климаго. Они могут воспроизвести морфологические и физиологические характеристики человека через посредство клеток климаго. Но на сей раз они совершили ошибку. Преобразование не удалось. Полученный организм оказался бесформенным гибридом, изначально обреченным отклонением от нормы. Именно тем, что описал Джори.
Зачем стали бы они это делать, мне неизвестно. Они же не люди и, быть может, не стоит ждать, что мы их поймем.
Вчера, спускаясь по ступенькам из кедрового дерева с вертолетной площадки, я слышала голоса. Один голос был громким, почти бешеным, и мне он был вроде бы знаком.
Другой голос был мягче, но без успокаивающих нот.
— Могу вас уверить, — говорил этот более мягкий голос, — что мы не слишком благожелательно смотрим на выдачу им виз, не говоря уже об иммиграции.
— А я могу вас уверить, — теперь я узнала, это был голос Джори, — что если какое-либо правительство попытается блокировать договор, то вашу шатию ожидает больше неприятностей, нежели вам приходилось встретить за все ваше мелкое функционерское существование. Я смирился с вами и с вашими оголтелыми карантинными правилами; теперь смиритесь со мной и вы. А если не пожелаете, обещаю, что потрачу все свои средства на организацию самого громкого, самого открытого судилища, какое знала эта страна. Дипломатические последствия будут чрезвычайными. Официозные предрассудки всегда имеют последствия.
Мягкий голос что-то ответил и Джори завопил:
— Все это ксенофобская чушь, и вы это прекрасно знаете! Каким, черт возьми, образом может быть опасен организм, который раз в неделю должен пополнять в себе запасы веществ с помощью специальной аппаратуры, который каждый год на два месяца впадает в спячку и не способен передвигаться быстрее спокойно идущего человека? Подобное существо куда менее опасно, нежели большинство федеральных бюрократов, господин Крейтон-Марк.
Последовало молчание. Я спустилась в свою комнату. Бешенство уже улетучилось из взгляда Джори и неожиданно в нем замерцала улыбка. Но на самом деле бешенство никуда не исчезло: теперь оно перешло в подергивание мышцы у него на скуле.
— Это моя супруга, господин Крейтон-Марк, — произнес он.
—
Тот, не обратив на меня внимания, спросил:
— Ей известно, о чем идет речь?
— Конечно, — в глазах у Джори снова заблестел гнев, шрам налился синюшным багрянцем. — Но к чему спрашивать меня? Она всего лишь в метре от вас и, я уверен, ответит на предложенный ей вопрос. Может быть, она вас даже поблагодарит за любезность.
Этот человек пропустил сарказм мимо ушей. Он наконец-то смотрел на меня и выжидал чего-то.
Я беспомощно поглядела на Джори и увидела, что глаза его полыхают страстью, какой я в них не видала прежде. Если это любовь, то любовь к чему? Если ненависть — к кому?
Я кивнула и к своему удивлению произнесла:
— Конечно, — а потом повторила, — да, конечно.
Неистовство вновь исчезло из глаз Джори только для того, чтобы смениться отстраненностью, слишком хорошо мне знакомой. Он сказал:
— Мы бездетны, господин Крейтон-Марк. Я отсутствовал пятнадцать лет. Моя супруга ожидала меня в анабиозе. Нашему единственному рожденному до контракта ребенку сейчас двадцать девять лет. Он очень любезный молодой человек, но он нас не знает и ему до нас нет дела. Кто может его в этом винить? Мы ведь его бросили, не так ли? Мы хотели бы попытаться вновь стать семьей.
Лицо у меня горело. Я не могла смотреть на них обоих. Как может Джори использовать меня подобным образом против этого человека? Как может он говорить о чувствах, которых никогда не испытывал!
Посмотрев, наконец, на гостя, я не смогла понять того, что увидела. Он уставился на Джори, на лице его царил хаос — как будто все, сказанное Джори, не имело для чиновника никакого смысла, будто вся эта речь была последним, что он ожидал услышать.
Позже я поняла, что то был вид человека, потрясенного встречей с безумием — видом безумца, речами безумца.
— Понимаю, — пробормотал, наконец, посетитель бессильно-усталым тоном, с потерянным видом.
Столкновение закончилось. Каким-то образом Джори победил. Стороны на прощание обменялись любезностями, и чиновник перед уходом выдал какую-то банальность о долге правительства по отношению к тем, кто принес великие жертвы на алтарь дипломатических и экономических интересов. При этом он подчеркнул слово «великие».
Герметичная комната была закончена две недели назад. Вчера прибыл груз компонентов крови. У меня по-прежнему есть вопросы, только самых главных из них десятки, но тут уж ничего не поделаешь. Я просмотрела все до единой ленты, доступные через межбиблиотечные банки и фирменные каталоги, и не желаю далее рисковать разоблачением нашей тайны, вступая в новые контакты со «специалистами».
Эти оставшиеся вопросы беспокоили бы меня, если бы Джори выглядел мало-мальски озабоченным. Но он спокоен. Должно быть, считает, что мы подготовились как надо.