Сельва умеет ждать
Шрифт:
Ккугу Юмо в упор застрелил его.
Уже почти на опушке сипаи нагнали группку из шести женщин и двух мальчиков; прижимаясь друг к другу, они лежали в траве, не в силах бежать дальше. Одна из женщин прижимала к себе мертвого младенца. Огонь не стихал, пока все шесть женщин и один из мальцов не застыли в кровавой луже.
Другому удалось уползти в кусты.
Крис и Остин, бессмысленно бежавшие по следу кровавой волны, нашли его шагах в десяти от убитых; маленький унс забился под выпирающий корень даабба. Крис вытащил его, перепуганного, похожего на изнуренного, по уши измазанного кровью гнома. Ккугу Юмо, приблизившись, покачал головой и отошел, не сказав ни слова…
Вряд ли кому-либо удалось укрыться в лесу. Погоня вернулась
И тогда Ккугу Юмо издал гортанный клич.
Стрельба прекратилась.
Над бывшими угодьями рода Мамалыг, над ручьем, над неубранным пашаничным полем, над сожженной мельницей внезапно наступила тишина, какая-то небывалая, жуткая тишина.
Г'ог'ия спустилась с заоблачной высоты, низко пролетела над оврагом, словно присматриваясь, и опять взмыла в небо.
Время шло, солнце почти касалось земли, одно-единственное пушистое облачко пересекало его медно-красный диск.
Ккугу Юмо поднялся с травы, а за ним, не дожидаясь команды, стали по одному подниматься сипаи, и вот вся сотня нгандва осторожно и неторопливо двинулась к оврагу, крепко сжимая в руках карабины.
Но и тогда ничего не произошло.
Тесным кольцом обступили нгандва овраг, постояли так некоторое время в молчании, а затем кольцо распалось.
Сипаи повернули обратно.
Подошел Крис, опираясь на Мерридью – на бегу он еще раз подвернул многострадальную лодыжку. Могучим дали дорогу, и они остановились на краю, глядя на трупы двадцати двух мужчин и женщин.
Смотрели долго.
Но вот зашло солнце, с востока налетел и быстро окреп прохладный ветерок. Наступили тихие, бархатные сумерки.
– Переведите ему, Остин, – тихо сказал Кристофер Руби. – Большой Могучий будет знать все, что произошло здесь. – Горло перехватило, и он всхрипнул. – Войсками Сияющей Нгандвани убиты мирные колонисты. Унсы, земляне и граждане Галактической Федерации. Это очень плохо.
Мерридью произнес несколько протяжных фраз. Ккугу Юмо, кивнув, откликнулся целой серией мелодичных звуков.
– Он полностью согласен с вами, босс. Он говорит, что сердце его стонет от горя. – Глаза бичейро округлились. – Это пятый мужской тон, тон скорби и чести… Он говорит правду, босс.
– Плевать. Переводите дальше. – Крис слышал себя словно со стороны и мог лишь поражаться спокойствию своего голоса. – Данное преступление подпадает под действие… – мерный шелест юридических формулировок напоминал шорох осыпающейся глины… – статьи тридцать первой Особого полевого уголовного кодекса для Внешних Миров…
Мерридью запнулся.
– Я не могу перевести. В их языке нет этих слов.
– Переводите как можете, Остин… Нет. Скажите так: через две недели сардар Ситту Тиинка будет гнить в позорной яме. А этой скотине лично я обещаю не простой, а зазубренный кол в жопу. Надеюсь, эти слова в их долбаном языке имеются? С большими, оч-чень большими зазубринами!
– Это страшное оскорбление, босс, – чуть виновато сказал Мерридью. – Не знаю, как вас, а меня на Пампасье ждет девушка…
– Хорошо, – рявкнул Крис. – Скажите как, и я произнесу сам!
Бичейро ощерился.
– Да ладно, босс, чего уж там. Сами с усами…
Он защелкал по-птичьи, не отводя глаз от медленно сереющего лица Ккугу Юмо. Сотник слушал и каменел. Затем кратко щелкнул в ответ.
– Он спрашивает, хотите ли вы еще что-то сказать.
– Да, хочу! – Криса несло. – Скажите ему, что сидеть на колу долго и больно. У него будет время вспомнить убитых детей.
Выслушав следопыта, Ккугу Юмо медленно кивнул.
– Изицве Ситту Тиинка, – сизые губы его едва шевелились, но голос был отчетлив, – тту
– Что он говорит, Остин?
Мерридью недоуменно пожал плечами.
– Он говорит, что сардар Ситту Тиинка не приказывал стрелять в Дряхлых. Сардар приказывал уважать их. Индуна Ккугу Юмо нарушил приказ и понесет наказание. Но смерть на колу – позорна, и он не будет сидеть на колу. Сотня сипаев засвидетельствует перед Подпирающим Высь, что сардар Ситту Тиинка чист, а дето убийца Ккугу Юмо наказан.
– Что он хо… – начал Крис.
И понял.
Обнажив ттай, сотник Ккугу Юмо на миг приложил рукоять к губам, а затем спокойно, не торопясь, перерезал себе горло.
От уха до уха.
Улыбаясь…
– Кажется, босс, – сказал Остин Мерридью, – нам уже нет резона заезжать в Дгахойемаро.
Карлика дгаго Дмитрий видел впервые.
Щуплый, худенький, с телом двенадцатилетнего подростка, щетинистым лицом зрелого мужчины, завоевавшего право на косые ритуальные рубцы, и глубоко посаженными, тусклыми и одновременно пронзительными глазами дряхлого старца, пигмей возник в лагере средь бела дня, словно сгустившись из влажного воздуха. Ему не преградили путь ни нюхачи М'куто-Следопыта, неустанно кружащие на дальних подступах к биваку, ни часовые, парами обходящие стан по периметру, и, пока карлик не пожелал того сам, его, даже проходя в двух шагах, не видел никто, а потом, когда он открылся взорам и, покрыв пышно вьющиеся волосы узкими ладошками, уселся в позе молящего перед хижиной дгаангуби, никто не был удивлен.
Дгаго, маленьким людям, такое умение дано свыше.
Впрочем, сами они предпочитают называть себя дгагусси – перволюдьми.
Ибо ни для кого не секрет, что прежде сотворения дгаа, которые есть люди истинные, Тха-Онгуа создал именно их, полагая сделать своими любимчиками и владыками сельвы. Смешал Творец грязь из-под ногтей своих с прахом земным, смочил благовонной слюной и, слепив Укку, до-человека, бросил его в котел – доспевать. И бродило в котле, и бурлило в котле, и уже созрела в Укке душа МгГм, принадлежащая телу, и стала понемногу созревать душа АнгНм, пресущая вне времени. Разве могла стерпеть такое Ваарг-Таанга, Владычица Лжи, завистливая, как все лишенные иолда, не способные иметь детей? Нет, не могла. Пожелала она заполучить созданное Творцом, и в День Благодарения воззвала к нему по праву сестры, но не смирилась, получив отказ, а выжидала удобного времени, чтобы отомстить. И дождалась. Однажды, охотясь на облачных оолов, ощутил Тха-Онгуа усталость и пожелал отдохнуть, не возвращаясь в свою хижину, к любимой, но докучливой Миинь-Маань. Где же и отдохнуть брату, как не у заботливой сестры? Радостно встретила Ваарг-Таанга Творца, самолично омыла ноги его, накормила досыта, напоила допьяна, постелила душистейшую из циновок и ни на миг не отходила от спящего, навевая опахалом сладкие сны. И, пробудившись, спросил сестру не предвидящий коварства Тха-Онгуа: чего бы хотелось ей в дар за такое гостеприимство, кроме Укки, которого он не отдаст? Отвечала Темноликая: ни к чему мне твой до-человек, раздумала я, а что попросить, придумаю потом. А сейчас хочу к тебе в гости сходить, давно не видела дорогую мою свояченицу, прекрасную Миинь-Маань. Сказав так, собрала подарки, увязалась за братом и, с почетом встреченная, ничем не выказала сперва злого умысла. Пока однажды, улучив миг, когда увлеклась Прекраснокудрая Дочь Зари сбором целебных ягод на ночной Выси, не приподняла крышку котла. А приподняв, плюнула…