Семь цветов страсти

Арсеньева Ольга

Михаил опустил глаза, избегая смотреть на сына.

— Увы, я не был кормильцем. Но добрая фея Клавдия позаботилась о нерадивом лабухе. Счет в швейцарском банке, доставшийся от нее по наследству, я переведу на вас. Это будет больше, чем если бы всем нам дали по Государственной премии. Разговор с женой вышел тяжелый. Наташа ушла жить к матери. И тут Артемьев получил красивый заграничный конверт, а в нем — приглашение на свадьбу в Лос-Анджелес, с точной датой и, главное, с подписью самой Дикси. Он взбесился и даже попробовал пить. По требованию сына домой вернулась Наташа с героической акцией помощи «бывшему мужу» и тайной надеждой наладить жизнь. В этот самый момент в Москве

появилась Дикси, чтобы заявить о правах взаимной любви.

Взбешенный капризом чужой невесты, Михаил, по существу, выгнал ее из дома. А проводив взглядом увозившее Дикси такси, прогулял под дождем всю ночь.

Прожитая жизнь казалась ему нелепостью, неудачной шуткой. Тяжелый запой, в который бывший трезвенник Артемьев провалился, как в бездну, в компании своего дворового поклонника — алкаша Троши, завершился печально. Перенесший в детстве тяжелое воспаление уха, Михаил почти оглох.

Вскоре жители окрестных домов привыкли к звукам скрипки — некий изрядно «тепленький» уже с утра гражданин играл концерты у детской песочницы для заливающегося пьяными слезами Трофима Селизенкина, бывшего прораба Чернобыльской АЭС. В мае 1986 года на станции случилась беда, и теперь Троша, оставивший работу по причине алкоголизма, во всем винил себя. Об этом совершенно внятно толковала ему скрипка Михаила Семеныча и еще про то, что надо бы жить совсем по-другому — трезво, красиво, правильно. Может, даже построить что-нибудь истинно народное — храм или хорошую столовую для мужиков, что у станка навкалывались, а домой не торопятся. С пивком, горячими антрекотами и обязательно с белыми скатертями — чистыми и крахмальными, как раньше на Новый год. Вот так-то… А говорят, Бетховен — только для интеллигентов.

Михаил смотрел перед собой пустыми глазами и торопился играть — играть все, что любил и не успел еще разучить, — все думал: рано! Боялся не дотянуться, не постичь. Все равно музыка сосредоточилась где-то внутри, пробиваясь теперь наружу через кончики пальцев.

В середине сентября Михаил получил письмо от адвоката Дикси. В связи с подготовкой брачного контракта мадемуазель Девизо просила господина Артемьева прибыть в Вену. Она также предлагала ему обдумать вопрос о продаже своей части имения, поскольку ее будущий муж намерен владеть Вальдбрунном без участия русских родственников. Дикси Девизо назначала господину Артемьеву встречу 30 сентября в 10 часов утра в известной ему гостинице «Соната».

Пользуясь полученным вместе с правом собственности статусом «постоянного места жительства» в Австрийской Республике, господин Артемьев вылетел в Вену. Здесь он оформил документы, передавая свою долю владений Вальдбрунна мадемуазель Девизо, а деньги — жене и сыну.

Сидеть одному в гостинице, где прошло их первое свидание, было просто невыносимо. Тем более в собственный, возможно, последний день рождения. Во всяком случае, в Австрию Михаил больше приезжать не собирался. Встреча с мадемуазель Девизо была назначена на следующее утро, и конец ясного, солнечного сентябрьского дня он решил провести в Вальдбрунне, прощаясь с домом и связанными с ним иллюзиями.

Прибыв в поместье, Майкл заперся в комнате, засунул за пазуху пахнущий духами Дикси шарф с формулой любви на лазурном поле и стал писать «веселый реквием» по своей фарсовой «лав стори» — короткой и сокрушительной, шутя сломавшей его жизнь. А потом поднялся на башню, надев чистую рубашку, как солдат перед боем, чтобы сыграть последний концерт…

— Я не мог понять, как жить дальше после того, как потерял тебя. Не за что было зацепиться — все рушилось и осыпалось под моими пальцами. Я понял, что никому

не нужен и не нуждаюсь ни в ком. Ощущение свободы окрыляло и холодило, как курок у виска. Хотелось бежать в никуда — радость превратилась в боль, свобода — в пустоту. Я пил и пил, чтобы перестать чувствовать… Но перестал слышать. Это означало конец. Но я же артист, Дикси, всю свою жизнь я примерял на себе мироощущение великих художников — я перевоплощался в Моцарта, Бетховена, Паганини… Я не мог позволить себе скончаться в вытрезвителе или на трамвайных рельсах… Смутно соображая, куда толкает меня провидение, я прибыл сюда… Знаешь, самоощущение российского бомжа и даже очень опустившегося владельца австрийского замка — совсем разные вещи… Пока я торчал со скрипкой на заплеванной детской площадке, я был свободен, не помышляя об ответственности. Завладев состоянием, я стал обязан позаботиться о нем, то есть распорядиться.

— Боже мой! Меня угнетало то же самое… Я даже составила завещание, Микки… Я оставила Вальдбрунн тебе… — Она смущенно покосилась на поникшую в кресле фату Клавдии с засохшим веночком флердоранжа. — Все-таки это получилось слишком театрально…

Майкл крепко сжал щеки Дикси в ладонях, чтобы не дать ей возможности спрятать глаза.

— Ты собралась сыграть грандиозную финальную сцену? Ведь так, Дикси? А я завещал свою часть этого поместья тебе… Собственно, ничего удивительного, что мы думали с тобой об одном и том же. Видимо, наши души давно заключили тайный союз.

— Микки! — Дикси судорожно прижалась к его груди. — Ты хотел уйти? Уйти совсем?..

— Не знаю. Моя жизнь кончилась в тот момент, как такси умчало тебя в дождливую ночь. Я завис над бездной, слыша, как истекает время в моих «песочных часах». И вот получил это письмо. Оно подписано твоим адвокатом.

Дикси взяла у Майкла плотный конверт.

— Как? Я никогда не собиралась подписывать брачный контракт и выкупать у тебя имение… Мой адвокат не писал тебе, Микки! — Дикси протянула ему письмо Клавдии. — А я получила вот это.

Пробежав послание баронессы, Майкл задумчиво свернул листок.

— Мне кажется, писавшему очень хотелось найти в твоем лице приверженца своей страшной идеи… Не скрою, получив сообщение из Вены, я чувствовал то же самое… Даже написал тебе… И сочинил прощальный реквием…

— Мы словно избавились от колдовских чар, Микки. Твоя музыка расколдовала нас — я шла на ее зов, нет — неслась, летела… И вместо объятий смерти попала в твои… Но все-таки любопытно, кто прислал тебе извещение о моей свадьбе, ведь день еще не был назначен… Здесь, наверно, полно привидений…

— А скорее всего искателей наследства, — заметил Майкл. — Похоже, нас пытались втянуть в какой-то сюжет, подсунув эти письма, как бомбу с часовым механизмом… — Майкл смотрел перед собой невидящими глазами, словно и впрямь увидел призрак. — Нас хотели убить и лишь немного просчитались во времени. Да еще не предусмотрели счастливый эффект: перенесенный шок вернул мне слух…

Оба посмотрели на загадочные послания.

— Эти листки могли бы заинтересовать следователя. Если бы, конечно, писавший достиг цели…

— Майкл, дорогой, лучше поскорее все забыть. Давай избавимся от этой гнусности. — Дикси бросила в огонь письма.

Когда кочерга разметала оставшуюся от бумаг горсточку пепла, им действительно стало легче.

Однажды Дикси рассказала Майклу о Чаке и Але, а также о том, как в качестве «вызова снобам» снималась в весьма откровенных фильмах. Вот только о «фирме» умолчала. Этот эпизод остался единственной запертой дверью ее прошлого — той ненужной, чужой, в сущности, жизни, что прошла без Майкла.